Хождение Восвояси
Шрифт:
– Где? – нахмурился тот.
– Вот, – ткнула она пальцем – но поднося не слишком близко – в мерцающую пелену.
– Да где? – попытался он выглянуть за стену, но Лёка вцепилась в него и едва не швырнула на камни.
– Ты чего?! – опешил мальчишка.
– А ты чего?! Не видишь, что ли?! А если они опасные?!
– Да что?! Или кто?! Ничего я не вижу!
– Наклонись. Сюда. Поближе. Только не трогай и за стену не вы…
– Ничего тут нет, – покрутив головой над обрывом в пятнадцать метров, втянулся обратно и недовольно сообщил юный Шино. – Привиделось тебе, наверное.
Ничего не понимая, девочка подняла сухие сосновые
– Слышишь, видишь?! – торжествующе воззвала она к Мажору – но тот лишь руками развел. Ярик его поддержал:
– Не вижу и не слышу ничего, Лё. А что там?
– Кажется, заклятия личного мага Шино Завоевателя не такие уж бабкины сказки – и не такие невидимые, – чуть побледнев, попятилась она от проема. – И не дают чужакам не только войти, но и выйти. Вот только откуда они знают, свой ты или чужой?
Мажору задумчиво взглянул на нее:
– Обряд. Все живущие в Запретном городе проходят обряд Приветствия Очага, который проводит один из Вечных! Я думал, это просто традиция, каких у нас не перечесть… Должно быть, на нас на всех заклинание, которое даёт проходить мимо стен невредимым.
– А на нас его нет, – тихо договорила княжна.
– И что теперь? – Яри растерянно переводил взгляд с сестры на друга. – Нам идти к Таракану сдаваться?
– Попробуем выйти через ворота! – решительно прошептал Мажору – и не столь решительно добавил: – Если только заклятие не распространяется и на них… Никого из Маяхаты, кто не живет или не служит в Запретном городе, никогда сюда не впускают. Даже торговцы ждут у ворот, пока их возы за стеной разгрузят местные слуги.
– А если распространяется? – жалко пискнул Яр.
– Что-нибудь придумаем, – не особо убедительно соврал вамаясец.
Проверить свою теорию беглецам не пришлось. Едва они вынырнули из кустов, прикрывавших подход к патриарху рода соснового, как в глаза им бросилось непонятное свечение над крышами дворцов и павильонов. С каждой секундой дрожащий недобрый свет становился ярче и выше, вырастая в зарево.
– Пожар? – недоуменно уставился Ярик.
– Что горит, интересно? – остановилась и Лёлька, сосредоточенно вычисляя повороты, сады и беседки, но Мажору был проворней ее.
– Башня горит! – расширил он глаза. – Ваша башня!
– Что?.. – пискнул Ярик, делая шаг назад и налетая на сестру. – Кто?..
– Кошамару-старший и Таракану? – истолковал его вопрос, как умел, юный Шино.
Не сговариваясь, все трое, выбравшись на дорогу, свернули в сторону пожара. Затеряться в толпе зевак было несложно, и через несколько минут, наполненных тошнотой дурного предчувствия, ребята были на месте.
Из окон пятого этажа с гудением и треском вырывалось пламя, рассыпая искры и сажу, будто горела не комната, а дровяной склад с попросившимся переночевать обозом масла. Из окон нижних этажей и двери валил, растворяясь в черной ночи, черный дым. На дороге, ведущей мимо входа в башню, аккуратно толпились, стараясь не ступить на лужайку, люди с баграми, люди с ведрами, люди без багров и без ведер, но с бутылочками чернил, бумагой и кистями [255] , самураи, слуги, чиновники и стража.
255
Художники
Все глазели на пламя, гомоня, как растревоженный птичий двор, и никто не обращал внимания на происходящее сзади. Так никем и не замеченные, дети собирались двинуться дальше, но Лёлька не удержалась. Приложив палец к губам, она юркнула между служанкой и поэтом поглядеть на пожар поближе.
На лужайке, чуть впереди зевак, стоял человек в черно-белом кимоно клана Совета и размахивал руками, то ли от полноты чувств, то ли пытаясь магией погасить огонь. Чуть поодаль лежал еще один человек в черно-белом кимоно. Над ним склонился другой такой же. А под окнами рвалась из захвата Накажимы, воздевая руки к пламени и что-то выкрикивая, Чаёку.
– Предательница, – прошипела девочка и повернулась уйти.
В этот момент дайёнкю рванулась с такой силой, что развернула телохранителя тайсёгуна, и до слуха Лёльки долетело:
– …они не вышли, не вышли!!! Они там!!! Помогите!!! Пустите меня!!!
"Они – это кто? Они – это они? В смысле, мы?"
– Пустите!!!..
– Там целой щепки не осталось, камни плавятся, какие вам дети, Чаёку-сан! – словно маленькую, снова и снова увещевал ее Накажима – и слова его, в конце концов, проникли в сознание девушки. Она вскрикнула, закрыла лицо руками и обмякла в его руках. Он бережно опустил ее на траву, и дайёнкю закричала – тонко, на одной ноте, раскачиваясь, как безумная.
– Чаёнушка!!! – забыв про заговор, побег и опасность, Лёлька бросилась к дайёнкю, обхватила ее плечи и притиснула к себе что было сил. – Чаинька, миленькая, хорошая, не плачь, не плачь, мы живы, живы, только не плачь так, пожалуйста!
Она замерла, словно не веря.
– Мы живы…
Растолкав вамаясьцев, подбежал Ярик и обхватил Чаёку и Лёльку, всхлипывая и хлюпая носом.
– Ребятки?..
В следующий миг она обнимала их, в голос рыдая и смеясь.
Тень упала на них, покачиваясь от яростной пляски пламени над головой, как подумала Лёлька. Подняв голову, она увидела еле державшегося на ногах самурая в обгоревшем черно-белом кимоно, покрытого копотью и ожогами, и другого у него за спиной, готового подхватить его, если начнет падать.
– Чаёку-сан, – проговорил он, склонив голову и всеми силами стараясь устоять. – Я виноват… Но всё началось внезапно… я не видел… не слышал… всё было тихо… и вдруг… Я выламывал дверь… рубил… но…
– Хибару-сан?.. – девушка подняла голову и полным ужаса взглядом уставилась на говорившего. – Но мне обещали, что вы не пострадаете!
– …но дым… я упал… и если бы не Отоваро-сенсей… – по инерции молодой самурай, которого Ивановичи смогли узнать только теперь, пробормотал еще несколько оправданий – и замолк. Глаза его расширились – и тут же сузились, грозно сводя над переносицей брови.
– Обещали? Вам обещали?! Значит, вы знали?! Знали, что пожар… и дети… и я… и…
Лёлька испуганно ойкнула, сжалась, ожидая вспышки гнева – но Забияки резко выпрямился, и взгляд его стал отстраненно-холодным.
– Да. Я не имею права задавать вопросы и сомневаться в мудрости Вечных. Простите глупца, дайёнкю Кошамару. Я ничто. Совет – всё. Ваш приказ – моя жизнь.
Поклонившись – и едва не упав в процессе – он развернулся и неестественно твёрдым шагом направился прочь. Отовару, бросив на девушку непередаваемый взгляд, двинулся за ним.