Хождение Восвояси
Шрифт:
– Ну… он, может, тоже ничего? Хоть и поругаться – хлебом не корми? – Лёлька пожала плечами. – И он же вам дядя, а вашему отцу – брат. Так что и так, и так хорошо выходит.
– Не для всех, Ори-сан, – тихо проговорила дайёнкю, отводя глаза.
Но не успела Лёлька задуматься, что бы это могло означать, как Ярик в последний раз одернул зеленую одежину, пригладил пятерней вихры, посмотрел зеркало, вздохнул и глянул на Чаёку:
– Ну, мы готовы.
– За себя говори, – машинально буркнула сестра.
– К чему готовы, Яри-сан?
– К завтраку и прогулке, конечно! – улыбнулся мальчик.
– Тунца, креветок, кальмаров и мидии сейчас подадут, – кивнула Чаёку и кривовато улыбнулась: – Только боюсь, они будут пересолены: повар рыдал в три ручья, когда их жарил. А после
– Отчего? – в искреннем недоумении Лёка захлопала глазами. – Ведь салат проще есть из чашки, а не выковыривать из риса! А жареная рыба вкуснее, чем сырая!
– Чем вкуснее, Ори-сан?
– Чем сырая, – терпеливо объяснила княжна.
– Но рыба, когда ее пожаришь, не подчеркивает суть продукта, его фактуру и красоту.
– Нам не любоваться. Нам поесть, – упрямо буркнула Лёка. – Любоваться мы в саду на яблони будем.
Чаёку выглянула в коридор, сказала кому-то несколько слов, и вернулась.
– Откушать сейчас принесут. Вместе с мель…бель…ю. Так вы это, кажется, назвали?
Ивановичи насторожились. Если столяры в Вамаяси были хоть вполовину похожи на портных, то спать на полу и есть с коленок, пожалуй, будет спокойнее – и удобнее.
– Ну зато после завтрака мы наконец-то идем гулять, – чуя подвох всеми фибрами души, невинно провозгласила княжна. Дайёнкю потупилась.
– Чтобы дать вам полный и обстоятельный ответ, я должна сперва посоветоваться.
– А чего тут… – начала было девочка – и вспомнила свежий урок страноведения.
– Но почему нам нельзя выйти хотя бы в сад?! – всё сразу понял и возопил Ярослав.
– Это решение совета Вечных, – вздохнула Чаёку.
Надо ли говорить, что через два дня поутру совету Вечных пришлось впервые собраться не по причине выборов Извечного.
В комнате с массивными закопченными стропилами и стенами, увешанными свитками с иероглифами, картинами и трофеями магических битв, за столиком на татами воссели девять самых могущественных [63] магов Восвояси. Невидимые слои магической защиты окружали комнату совета и все к ней прилегающие, как и сады, каналы, гору и весь дворец. Не то, чтобы Вечные думали, будто кто-то в Вамаяси осмелится покуситься на запретное для простого вамаясьца место, но будь они знакомы с покойным царем Костеем, повторили бы за ним "ноблесс оближ" с большим пониманием.
63
Или самых предприимчивых в нужный момент, что иногда бывает еще опаснее.
Дайитикю – их первые ученики – с чашками, чайниками, веерами и заискивающими улыбками суетились вокруг, устраивая учителей поудобнее. Четверо из них всего пару дней назад были учениками вторыми, один – пятым [64] . Приблизительно такой же расклад царил за ореховым столиком, отшлифованным так, что в свете ароматных фонарей изгибы годовых колец его спила извивались как живые [65] . Место у токономы – ниши с самой красивой картиной, почетнейшее в любом доме, пустовало. Но не это его состояние беспокоило сегодня магов.
64
К вопросу о предприимчивости в системе, которая продвигала пятого ученика на место четвертого, четвертого – на место третьего и так далее в порядке живой очереди по мере освобождения вакансии наверху.
65
Хотя когда речь идет о предмете, пробывшем в комнате совета в течение нескольких веков, ни в чем нельзя быть уверенным.
– Пока Извечный не выбран, мои братья, я, как старейшина совета, возьму на себя почетную ответственность начать эту встречу, – проговорил Нивидзима Кошамару. Коллеги его склонили головы,
Прихлебнув из грубой фарфоровой чашки жасминовый чай и одарив своего первого ученика испепеляющим взором [66] , старик продолжил:
– Все мы знаем, из-за чего нас созвал Нерояма-сан, хотя не все понимают, с какой целью. С тех пор, как эти маленькие паршивцы появились здесь, они перевернули вверх дном привычную жизнь наших слуг и ремесленников не выходя за порог своей комнаты, что не может не отражаться на жизни их господ, то есть нас. Столяр попытался меня убедить, что для полной гармонии в душе мне не хватает лукоморской кровати, и он готов ее сделать за десять золотых, лучше чем у юных северных даймё. Да за эти деньги я могу купить три воза татами и спать на них десять лет! Каков болван! Как я буду убирать это деревянное страшилище на день в стенной шкаф, он подумал?! А наш первый повар?! Бедный Токусака пожарил мне сегодня красную икру с огурцами и налил сметану в сакэ! Не знаю, что теперь бедняге лучше поможет от расшатанных нервов – успокоительные чаи, вразумляющее заклятье или обезглавливание. А представьте себе, что здесь начнется среди мелкого люда, если этим паразитам дозволят ходить, куда они вздумают! Пусть отказываются от еды, сколько им влезет – хоть останется надежда на возвращение рассудка несчастному Токусаке, принявшему первый удар!
66
"Опять на полтора лепестка больше, чем я люблю!"
– Брат мой, – Нерояма поставил на стол свою чашку и сложил руки перед грудью. – Мы говорим о детях. Маленьких детях, в один миг очутившихся за тысячи самураев от дома [67] . По нашей вине, позволю себе напомнить.
– О маленьких чудовищах, ты хотел сказать, брат! Это ведь не тебе они под ноги подсунули подушки! И амато тоже не на тебя уронили! И выбросили из окна на голову пять тарелок с едой – не тебе!
– Я уверен, что они не нарочно, брат мой.
67
Хоть в чем-то Лёлька была права.
– А я бы на твоем месте, брат мой, не спешил с такими утверждениями! Вспомни, что они невзлюбили меня с первого взгляда!
– Ты преувеличиваешь, брат мой. Поначалу они даже думали, что ты и я – один человек.
– Вот-вот! Им претит даже моё существование!
– Если бы восвоясьские дети в их возрасте так себя вели, они бы не заслужили даже упрека. Тем более что мальчик – старший сын брата царя.
– Но они – не восвоясьские дети, – поддержал Нивидзиму тощий безволосый старичок в новом черном кимоно [68] . На Белом Свете встречались мумии более упитанные, чем Ногунада Обути. – А что дозволено императору…
68
Старое пришлось выбросить – от сливок, сметаны и повидла, падающих с пятого этажа хоть и не на него, но совсем рядом, дымчатый шелк так и не отстирался.
– Братья мои не могут быть такими черствыми! Мне кажется, я ошибаюсь! Какая скорбь! – сокрушенно закачал головой Нерояма.
– Мы не черствые, о отзывчивый брат наш, – мумия приложила ручки-веточки к груди. – Мы всего лишь практичные, как последние торговцы, о позор нам, позор!
– Но разве практично дать заложникам зачахнуть до того, как мы даже свяжемся с другом их семьи? – одноглазый маг возраста неопределенного, как цвет его потертой катагину, встал на сторону Нероямы. Казалось, Тонитама Тонитута потерял способность стареть лет полсотни назад вместе с глазом и эмоциями. – Конечно, когда Адарету попросит показать детей, мы можем заставить двигаться их тела или оживить иллюзию, но старый ёкай распознает обман, и мы потеряем лицо.