Хозяин усадьбы Кырбоя. Жизнь и любовь
Шрифт:
— Позвольте, барышня, сказать вам на это, что вы тоже врете, если пользоваться вашим же выражением, — сказал хозяин с прежним спокойствием, но чуть-чуть сдержаннее, чем до сих пор. — В этом последнем, в том, что касается вас, я и сам не уверен, как же можете быть уверены вы? Поскольку вы говорите со мной прямо и откровенно, позвольте и я буду таким же по отношению к вам. Хотите верьте, хотите нет, но я уже сам думал, как бы вас вежливо выпроводить отсюда, так как я решил, что вы не такая, какою я вас считал. У меня уже и план был, как от вас избавиться. Я собирался сказать вам, что мою сестру уволили и она сама будет вести хозяйство на первых порах, но, как видите, я бы здорово влип с этим
Господин Рудольф произнес все это просто и даже как-то уважительно, но его слова подействовали на Ирму как удары молота: девушка почувствовала вдруг, что она повержена. Куда девались ее жажда чуда и вера в него, что возникли совсем недавно, когда тетка утешала и подбадривала ее. Все исчезло — и лишь потому, что Ирма немножко замешкалась, увязывая свой узел, что у нее недостаточно высокий, а только выпуклый лоб, а это в беде, видимо, не помога.
Ирма не смела взглянуть на хозяина, боясь встретить его дразнящую улыбку или презрительную усмешку. И вообще она не могла двинуться с места — она думала: «Разве ты способна что-нибудь делать, если не можешь ни слова сказать, ни посмотреть по-человечески ему в лицо». Наконец она собралась с духом, расправила, так сказать, придавленные свои плечи и взглянула в лицо хозяину. Велико же было ее удивление, когда она не увидела на нем ни улыбки, ни насмешки, а прочла скорее что-то вроде тупой усталости или даже грусти. Ирма сразу обрела дар речи и сказала покорно:
— Ну что ж, тогда все в порядке, если и вы и я думаем одинаково.
Она сначала хотела сказать: «Мы оба думаем одинаково», но сочла, что это слишком фамильярно. Так можно было бы сказать, если бы она уже стала «сестрой» этого человека, который сидит на постели, на которой она, Ирма, спала две ночи и никогда больше спать не будет. И странно — когда мысль ее дошла до этого места, она вдруг задумалась над тем, что означает для человека слово «никогда». Просто смешно, как глупо устроена жизнь и создан для этой жизни человек! Так размышляла Ирма, нагнувшись к своим вещам, чтобы взять их в руки, и ей подумалось, что это ее последние мысли в присутствии господина Рудольфа. Но Ирма ошиблась. Едва она подняла вещи и двинулась к двери, как человек, с которым она вроде уже свела все счеты, сказал:
— А знаете, барышня, мне все же жалко, что вы уходите.
Человек сказал это совсем просто, даже сердечко, Ирме показалось, что сказал он от всей души, — и боль пронзила все ее существо, боль и в то же время сладкое ощущение, что чудо все же возможно и, пожалуй, не все, что говорит этот человек, такая уж ложь. Правда, тетка сказала, что в их роду никогда еще не случалось чуда, но, может быть, когда-то и произойдет, произойдет как раз с Ирмой — в этой самой комнате, где на краешке ее постели сидит этот человек. Да, в мыслях Ирма назвала постель вдруг своею и остановилась, держа в одной руке чемодан, а в другой — узел, увязывая который она немножко запоздала с уходом.
— А вам не хочется опустить на пол свои вещи, присесть и послушать меня? Вы ведь ничего не потеряете, скорей немножко приобретете, поучитесь, как жить. К тому же я должен вам за два дня работы и деньги на такси, ведь вольно или невольно я выгляжу обманщиком, который доставил вам ненужные хлопоты и траты. Правильнее было бы мне заплатить вам за две недели, а уж за два дня и автомобиль — непременно, — сказал господин Рудольф.
— Спасибо, — кратко ответила Ирма. — Я первая отказалась от места и не вправе что-либо получать.
— Вы же уходите из-за моего обмана, а не по своему желанию, — возразил хозяин. — Так что я морально обязан вам…
— Морально обязаны! — воскликнула Ирма и опустила вещи на пол; слова эти до того разозлили ее, что она готова была заплакать.
— Да, я морально обязан, — убежденно сказал господин Рудольф. — То, что вы пришли ко мне, когда я со своей сестрой искал служанку, можно понять и извинить — вы еще неопытная, но я, которому уже под сорок, да, барышня, это чистая правда, а не какое-нибудь преувеличение или ложь… так вот, то, что я оказался таким идиотом и вместе с сестрой нанял вас, нельзя ничем извинить. Но вы были такой…
— …такой мягонькой и кругленькой! — воскликнула Ирма, повторив омерзительные слова Лонни, чтобы хоть как-то ослабить накипавший в ней гнев. Однако господин Рудольф ответил умоляюще:
— К чему такие слова, деточка?! Ведь это не ваши слова. Будьте откровенны, скажите честно и прямо — ваши или нет? Иначе я, может быть, совершу новую ошибку, которую не смогу простить себе сам, не говоря уж о вас. Скажите же — ваши или нет?
— Не мои, — ответила наконец Ирма, хотя ей очень хотелось сказать наоборот. И потому, что она не смогла это сделать, она показалась самой себе такой глупой и жалкой, что опустилась на стул и расплакалась, отвернувшись в сторону и закрыв глаза руками. Как сквозь туман она слышала, что кровать заскрипела и, значит, господин Рудольф шевельнулся или встал. Затем послышались шаги, стало ясно — он встал. Шаги приближались и удалялись, потом замерли возле самого стула, словно сейчас что-то коснется Ирмы, но нет, шаги удалились снова, наконец послышался легкий пружинный скрип, — господин Рудольф снова присел. И Ирма никак не могла избавиться от ощущения, что именно сейчас, несколько мгновений назад, какое-то чудо прошло совсем близко от нее, почти коснувшись ее.
— Вот видите, что бывает, когда человек пользуется чужими, а не своими словами, — услышала Ирма голос господина Рудольфа, и голос этот зазвучал как-то хрипло. — Я-то сразу подумал, что эти слова не могут быть вашими, но кто знает, человек сложнее, чем наше понятие. Не всегда, конечно, но иной раз так. И раз уж я однажды споткнулся, очень хорошо, что вы подтвердили мое мнение, я вам очень признателен за это. Я ведь прекрасно понимаю эту вашу злость и ваш гнев, барышня. Но вы тоже должны попытаться понять меня. Это, конечно, труднее, потому что я пережил ваши годы, испытал все, а вы еще нет. К тому же я знал нескольких женщин, а у вас еще, видимо, не было ни одного мужчины. Ведь верно? Если я ошибаюсь, прошу поправьте меня. Так вот — мужская натура вам непонятна. Верно?
— Не совсем, — сказала Ирма, вытирая лицо, так как слова господина Рудольфа задержали новый поток слез.
— Значит, я снова ошибся, — сказал господин Рудольф.
— У меня есть жених, который любит меня, — объяснила она; Ирма вдруг увидела Ээди, все еще стоящего на углу улицы, где она его недавно оставила, он стоит и с упреком смотрит ей в глаза, — неужели она совсем не уважает его и не промолчит о его любви в разговоре с этим чужим человеком.
— Та-ак, — произнес господин Рудольф. — Я верю, что вас могут любить. Но знаете, что я вам скажу, барышня: пока мужчина вас любит, вы ничего не узнаете о нем или узнаете очень мало, вот подождите, пока он перестанет вас любить, тогда вы его постигнете. Например, что бы вы знали обо мне, если бы я вас любил? Простите меня за это предположение, но разрешите сказать, что было бы логично, если бы и я вас немножко любил, ведь иначе я без лишних слов просто проводил бы вас до дверей. Не так ли? Это же понятно, а?