Хозяин видений
Шрифт:
— Тогда позволь помочь.
— Хорошо.
Эрик обнимал меня, и я все больше убеждалась: свой опыт объясняет доходчивей, чем чужой. И хоть и говорят, что умные учатся на чужих ошибках, пока не прочувствуешь, не поймешь. А я так давно ничего не чувствовала! Вообще. Совсем.
Рядом с Эриком ожил мир, раскрасился яркими красками, зашевелился, разрумянился. Я проснулась от многолетней спячки, вышла на свет и увидела солнце.
И пусть потом будет больно. Одиноко. Холодно. Сейчас мне тепло, я счастлива, а значит, оно того стоит.
Глава 17.
Эрик оказался прав — я была свободна. Пока он подолгу отсутствовал по делам скади, я наслаждалась жизнью: гуляла, ходила в гости, занималась спортом. Ни в чем себя не ограничивала. Отбросила страхи, стараясь только не светиться в людных местах, чтобы не попадаться охотниками на глаза.
Знала, что Мишель не забудет и не простит мне Марка. Мне и Глебу. И сомневаться в словах Эрика о том, что я нуждаюсь в опеке, считала глупым. Что, впрочем, не мешало мне подолгу сидеть у Вики и сплетничать. Говорить о жизни. О мужчинах. И, конечно же, о любви.
Теперь я могла говорить об этом, не таясь. Сбросив оковы, надевать их уже не хотелось. Казалось, Эрик ловким движением скальпеля вскрыл рану, и все скопившееся в душе — разочарование, тоска, боль, страхи, сомнения — вытекло. Слова полились сами — яростные, эмоциональные, резкие. Были слезы и смех, горькие улыбки, коньяк с лимоном, приглушенный свет кухонных ламп.
И одиночество — в этом мы с Викой похожи. Как в детстве — жались друг к другу, словно роднее никого не было, и делали вид, что все хорошо, что никто нам не нужен, а самодостаточность — величайшая ценность женщины.
Сейчас врать себе было сложнее и, если я могла замаскировать одиночество яркими отношениями с Эриком, то у Вики не было и этого. Я делилась с ней мыслями, переживаниями, просто эмоциями. И радовалась, что несколько лет назад, в один из осенних дней Глеб буквально заставил меня рассказать подруге об атли. О том, кто я, и что это за собой влечет. Сама бы я не отважилась ни за что.
Глеба с тех пор я видела дважды. Но оба раза — в квартире Эрика. К атли мы больше не ездили, я не просила, а сам Эрик казалось, забыл о важности крови.
Март плавно перетек в апрель, весна уже не крылась — звенела, чирикала, грела солнышком. Снег растаял, асфальт просох, девушки распустили волосы, надели короткие юбки, каблуки и яркие куртки. Жизнь возрождалась, просыпалась от спячки, как проснулась я — одним холодным февральским днем. Видения больше не досаждали, но, признаться, я каждый день со страхом ждала очередного, как события, обрезающего нить между мной и Эриком.
В тот день я не грустила. Погода была ослепительно прекрасной, растворяющей страхи и вызывающей улыбку.
Я приехала за вещами — все равно жила у Эрика, так что, можно сказать, имела право на полку в его шкафу, хотя шкафом огромную гардеробную назвать было сложно. Эрик не возражал, даже сам предлагал
Сбегать я не собиралась. Привязалась к нему. Любила в нем все: ямочку на подбородке, льдистые глаза, морщинку на лбу, когда он хмурился. Руки, которые обнимали по ночам, насмешливый взгляд. Уверенность. Сосредоточенность, когда он занимался делами и не знал, что я за ним наблюдаю. А я сидела, укутавшись в плед, на широкой кровати, накрытой темно-синим покрывалом, и любовалась им, как произведением искусства.
Наверное, мне нужен был идеал. Снова. Чтобы перекроить себя, поверить, что в жизни есть не только боль и предательство. И вылечиться, наконец, окончательно.
В общем, однажды я поняла, что вещам место рядом с хозяйкой, а домой я еще нескоро вернусь. Да и весенний гардероб немного отличался от зимнего.
Родной подъезд встретил свеженьким ремонтом — запахом краски и шпатлевки, гладко отполированными перилами и вымытыми ступенями. На лестничной площадке я наткнулась на Мирослава. Он куда-то уходил, но, увидев меня, решил задержаться. Сказал, что соскучился, как мне показалось, совершенно искренне, и заманил-таки меня на чай.
Мы говорили обо всем — долго, до хрипоты. Дело не в том, что темы вдруг появились — они были всегда. Просто что-то изменилось во мне. Что-то незримое, но существенное. Мне стало интересно все: как живут альва, не женился ли Алекс, видится ли Мир с Евой и Майей, собираются ли альва в Тверь. Он, в свою очередь, спрашивал об Эрике — в душу не лез, но подробностями разборок с Мишелем поинтересовался. И тем, как погиб Марк — все же не каждый день встретишь хищного, умеющего ставить печать Арендрейта.
В общем, я не заметила, как стемнело. Опомнилась, когда позвонил Эрик и поинтересовался, где я. Сказал, что сам находится недалеко и заедет за мной через десять минут.
Появился на пороге милый, обаятельный, сдержанно поздоровался с Мирославом и потянул меня к выходу. Нетерпеливо, словно спешил куда-то, направился вниз по лестнице.
— Постой, — рассмеялась я. — Вещи. Я же за вещами приехала и… заболталась.
Эрик развернулся, сверкнул глазами. Полубезумный, жадный взгляд. И его жажда — на коже, бежит мурашками по позвоночнику, рукам, ногам. От ощущений хочется смеяться.
— Заболталась, — прошептал он хрипло и тут же меня поцеловал. — А я соскучился.
— Ты очень странный сегодня, — нахмурилась я.
— Предвкушение. — Он провел пальцами по моей шее, едва касаясь, и я закрыла глаза от удовольствия. А затем развернул меня и подтолкнул к двери.
— Бери уже свои вещи.
Квартира Эрика вызывала во мне уверенность, а вот моя в последнее время ассоциировалась с неприятными событиями, поэтому, когда вошла, я ощутила легкое беспокойство. Не приняла это близко к сердцу, списала на страхи прошлого, а их я как раз тщательно изгоняла. Выкуривала.