Хозяин

Красько Дмитрий

— Не знаю. Просто порыв души. Может, во мне талант открылся и я взглядом на расстоянии гематомы рассасывать умею. А может, чтобы моему другу на небе спокойнее было. Это просто импульс, эмоции, понимаете? Ну разрешите, а?

С полминуты медичка молчала. Просто таращилась на меня, и молчала. Я даже забеспокоился — а ну, как у нее внезапный приступ амнезии приключился? Что, если она сейчас из всех слов только «Наливай!» помнит?

Но медсестра заговорила. И голос ее, на удивление, стал мягким и теплым. Разительный контраст с внешностью.

— В

принципе, время для посещений давно прошло, — сказала она. — И вообще у нас не принято. Постороннее лицо в реанимации…

— Кто постороннее лицо? — я не вытерпел. — Это я — постороннее лицо? Да я друг того самого таксиста, который…

— Я это уже слышала, — перебила она. — Я разрешу вам посмотреть на нее. В палату не пущу — у нас там стерильность и все такое прочее. С порога полюбуетесь, — и сделала шаг в сторону, пропуская меня.

Я протиснулся мимо нее и спросил заговорщицким шепотом:

— А где она лежит?

— В третьей палате, — медичка повозилась с дверью, запирая ее. — Я покажу.

Развернулась и пошла по коридору. Я, на цыпочках — за ней. Напротив третьей палаты она остановилась, открыла дверь и поманила меня. Я подкрался и заглянул внутрь.

Там царил полумрак. Горел только тусклый ночник. Девчонка лежала на каталке, вся опутанная какими-то трубками и проводами. Голова была повернута в нашу сторону, но глаза закрыты. Кожа на костях черепа натянулась, под глазами отчетливо проступали темные полукружья. И все это — в тусклом свете того самого ночника. Жутковатое зрелище.

— Без сознания? — спросил я.

— Спит, — пояснила медичка. — Под уколами.

Я отступил назад и прикрыл за собой дверь. Посмотрел медичке в очки, полюбовался своим искаженным до неузнаваемости отражением и, расчувствовавшись, сказал:

— Спасибо, доктор!

— Это все? — удивилась она, и между двумя короткими словами я отчетливо уловил мысль: «Какого рожна приходил?!». Но, как сказал один знакомый следак, мысль — существо эфемерное, его к делу не подошьешь и в стакан не набулькаешь. Поэтому я отреагировал только на произнесенное вслух:

— Все. Она поправится?

— Голова не пострадала — так, пара ссадин. А опорно-двигательный аппарат восстановится… Со временем. Возможно, через полгода уже танцевать будет.

— Вот и славно, — я кивнул сам себе и пошел к выходу. Медичка за моей спиной тяжело вздохнула. Я обернулся и с удивлением заметил, как она вытирает что-то пальцем под левой линзой. А бог ее знает, внезапно подумал я. Может, внутри она добрый и ранимый человек. И даже работа в медицине не сделал ее циничной, Раз вот — даже, кажется, слезу пустила. А то, что снаружи не получилась — так это случается. Обидно, конечно. Особенно, наверное, для женщины. Но главное — внутри человеком оставаться. Как в том анекдоте — Наденька Крупская тоже красавицей не была, ан вон какого парня себе отхватила! Вот и мне захотелось сказать медичке какую-нибудь банальность. Вроде того, что все равно найдется человек, который разглядит, какая она внутри.

Так что пусть ждет. Главное — про макияж и прически не забывает.

Но я одернул себя. Я на войну иду, а не на вечер поэтов Серебряного века. А мужику, который идет на войну, нельзя раскисать. Вот так.

И, покинув реанимационное отделение, я побежал вниз.

Медсестра на первом этаже пребывала на боевом посту. Видимо, одного просочившегося непрошенного гостя, то есть меня, с нее хватило. Больше она таких безобразий допускать не собиралась. Сидела за стойкой и караулила вход.

Я думал получить от нее пару ласковых в спину, но она всего лишь спросила:

— Ну и как? Пропустили вас?

— Да, — откликнулся я. — Сказали — если что, заходить, не стесняться.

— А девушка как?

— Через полгода танцевать будет, — и я вышел на улицу. Пустой треп в мои планы не входил. К тому же времени и так было потрачено довольно много.

Ян и Комик терпеливо скучали в ожидании меня. Вернее, скучал Ян. А Комик снова вытащил пистолет и влюбленно изучал его с разных сторон. Интересно — с женой он так же нянькается? Если да, то она с него пылинки сдувать должна, даром, что парнишка ведет себя порой, как идиот.

— Ну, и что с ней? — поинтересовался Литовец, когда я поместил свою тушку на сиденье рядом с Комиком.

— Через полгода танцевать будет.

— А она умеет? — он завел машину и направил ее прочь от больницы.

— Придется научиться, — я пожал плечами. — Доктор сказал — будет, а с докторами спорить нельзя.

— Понятно… Слушай, а все-таки — зачем тебе это надо было?

— Не знаю, — сказал я.

— Суки, — сказал Комик, почти ласково пялясь на пистолет.

— Слушай, он меня достал уже, — вздохнул Ян. — Где он столько сук видел?

— Не знаю. Может, кинологом раньше работал? Сукам вязки устраивал, они его за это покусали. Он тебе ничего не рассказывал?

— Не рассказывал. Но на сук злой, как черт. Куда теперь ехать?

— Не знаю.

— Зашибись! — он нервно обернулся и уставился на меня. Даже его прибалтийские нервы расшатались от долгого пребывания в обществе Комика. Хотя — чему удивляться? — А ты вообще что-нибудь знаешь?

— Хотел бы узнать. Ты на дорогу смотри. Баранку держишь, а не девку мацаешь. Нужна информация, Ян. Информация нужна.

Я задумался. Действительно, просто приехать и попытаться взять штурмом особняк, как я это сделал днем, нельзя. Даже при том, что нас теперь трое и мы при пистолетах. Во-первых, Кар наверняка предусмотрел такой вариант и нас там уже ждут. А во-вторых, и мой дневной поход был чистой воды безумием. Утешало одно — я совершил его в порыве чувств, вызванных кончиной друга, а во второй раз сумел сдержать себя. Сейчас случился третий раз, и я рассуждал еще более хладнокровно, чем во второй.

Нужен был кто-то, располагающий дополнительной информацией о Каре. Знал бы — прихватил с собой кого-нибудь из четверки Желтого. Впрочем… Я повернулся к Комику: