Хозяйка Медной Горы. Часть I. Чужаки

Крайванова Варвара

– Степ, что там случилось?

Эти слова, словно паводок, вдруг прорвали плотину немого напряжения, и он рассказал ей все: про то, как воодушевлен был Старый, про то, как он, по своему обыкновению, ушел из лагеря с утра, пообещав вернуться поздно вечером. Про то, как караульные заметили Ящера и все решили не дожидаться ночи, а идти искать Старого, благо тропа была знакомая и вдалеке от опасных пещер. Про то, как нашли. Уже наступила ночь, и хорошо: рассматривать в деталях, что там происходило с тушей лепострича, было тошно. Хорошо, что это пир отвлек падальщиков от людей. Спасатели тоже заметили их не сразу: в темноте оранжевый скафандр казался черным. На этом моменте Степан замолчал, вспомнив свой испуг: мертвый лепострич, мертвый

Ящер, считавшийся вечным и непобедимым. Тело чужака. Мысли сами собой продолжили ряд: тело Старого, такого же вечного, как Ящер. Про то, как тусклый, неверный свет луны упал на бледное лицо старика, и про всеобщий вздох облегчения, когда Рэндалл сказал, что тот жив.

Жив ли чужак, они проверили, только когда Старого, отмытого, тщательно осмотренного, с бесценным одноразовым монитором здоровья на предплечье, уложили в гравиносилки.

Степан стиснул зубы. Франческа молчала. Наконец мужчина тяжело выдохнул и продолжил готовить ужин: дочистил злополучное яйцо, взял пучок укропа из стакана с водой, начал нарезать. Вместе с делом слова снова полились из него.

Франческа слушала, не перебивая, до самого того момента, как Степан поставил на стол две тарелки: одну безупречно красивую и аппетитную для нее, и вторую, с развалившимся яйцом, для себя.

– Они вечером перенесли чужака в старые склады, - закончил он свой рассказ.

– Похоже, старшие считают его опасным для Деревни.

– Он едва дышит, - пробубнил Степан, расколупывая картофелину ложкой.

Несколько минут они молча ели.

– Если я стану его защищать, меня сочтут предателем.

Франческа отложила ложку и взяла его левую руку в свои.

– Не думаю, что все настолько плохо. Но, скорее всего, старшие не будут тебя слушать.

Она замолчала. Степан поднял взгляд от переплетенных пальцев и посмотрел в ее яркие, уверенные глаза.

– Они послушают Старого. А он послушает тебя.

– Что, если он ничего не помнит?

– Мы этого не знаем. Надо спросить.

Ее голос, такой родной, и такой будничный, сдвинул гнетущее беспокойство в сторону, как недавно охапку пряных трав, освобождая место действию.

* * *

Деревня, 2550-07-19 21:57

Тук. Тук. Тук. Тук. Тук. Темно. Тихо. Жив.

Перебарывая туман в голове, Вернон попытался сосредоточиться на анализе происходивших с ним событий. Новые люди. Новые голоса. В те моменты, когда сознание более-менее прояснялось, он понимал почти все, о чем они говорили. «Не думаю, что это человек». Тук. Тук. «Они не считают меня человеком».

Тук. Тук. Тук. Тук. В скафандре есть аварийный маячок. Он автоматически ищет и поддерживает связь со всей техникой экспедиции, до которой может дотянуться, а если датчики определяют, что человек внутри пострадал от удара, яда, гипоксии - чего угодно - маяк автоматически переходит в аварийный режим, делая сигнал более простым, мощным и четким. «Но скафандр сняли». А значит, и сигнал, скорее всего, отключился. Да если и нет, передатчик не очень мощный и со спутника, если не знать, где искать, его будет очень сложно засечь.

Тук. Тук. «Эти люди меня боятся». Тук. Тук. Тук. В жизни Вернона, давным-давно, был период, когда он боялся людей. Как бы далеко не продвинулось человечество в формировании нравственных ценностей, избавиться от исключений пока не получалось. В лагерях подготовки вейверов, да и в самих развед-экспедициях, места для гуманизма не предполагалось изначально. Ямакава знал, что даже по меркам вейверов он огреб больше, чем полагалось. Травля. Унижения. Угрозы. Драки. Постоянное ожидание беды. Только когда он попал в команду Нгуена на Аделаир, его персональный ад прекратился, сменившись чуть более переносимым кошмаром. В той команде у него впервые появились «свои». Там он научился не бояться всех подряд. Там впервые люди начали бояться его, и

Вернон умел это видеть. Обрывают фразы на полуслове. Замирают. Отводят глаза. Избегают встречи. Вернон понимал их, он знал, каково это: бояться того, кто сильнее тебя. И Вернону невыносимо было быть на месте того, кого боятся. Испуганные взгляды обжигали, словно крапивой, и научиться жить с этим удалось далеко не сразу.

Хорошо, что теперь люди гораздо чаще боялись Джамиля.

Но у людей, которые окружали Вернона сейчас, страх был другого рода. Каким бы сильным и опасным ни был другой человек, он все еще остается таким же человеком, как и остальные, с теми же ограничениями и потому достаточно предсказуемым. За внешне спокойными и рациональными словами людей с Ковчега Ямакава слышал экзистенциальный ужас. Таким Вернон представлял себе страх средневековых крестьян в зимний шторм или, может, горожан под бомбежками во время войны. Ужас перед чем-то неотвратимым, неконтролируемым и смертоносным.

Тук. Тук. Тук. Те трое, кто находился возле него несколько дней до этого, сегодня не появлялись. Только эти новые, очень сильно напуганные люди. В определенный момент они решили переместить Вернона и подняли его вертикально. Организм решил, что это чересчур. Горькая густая желчь обожгла пищевод и даже, похоже, ноздри, но в последний момент передумала и отправилась обратно. В этот момент Вернона снова опустили, и позыв повторился и не прекращался все время, пока его куда-то несли. Лежа на спине, Вернон делал все возможное, чтобы не захлебнуться.

Даже когда его опустили на что-то твердое и холодное и наконец повернули на бок, спазмы в животе не отпустили. Несколько голосов что-то обсуждали над ним, но сосредоточиться было невозможно. Не только из-за тошноты. Страх, исходивший от людей вокруг, стал, казалось, материальным и теперь клубился повсюду мутными, вязкими хлопьями, поглощая слова словно вата.

А потом что-то холодное, скользкое, но главное - влажное!
– коснулось его лица. Он судорожно подался навстречу драгоценной жидкости, жадно слизывая капли… горькие, липкие, острые! Их запах, мощный и резкий, снова обжег ноздри и гортань, на этот раз снаружи, а не изнутри. Глаза защипало. Вернон попытался отпрянуть от очередной отравы, но не смог. Он чувствовал, как мышцы одна за другой сами по себе расслабляются. Сначала язык, губы, веки. Пальцы, руки и ноги, шея. Боль в животе плавно отступила. Вместо нее начала нарастать тяжесть в груди. Расправить легкие под ребрами с каждым вздохом требовало все больше усилий. В борьбе за каждый миллилитр воздуха Вернон не заметил, как люди ушли.

Тук. Тук. Тук. Тук. Вот он один, в темноте. Те, кто его окружают, боятся его так, словно он, Вернон Ямакава - всадник Апокалипсиса. Он же не то что не может за себя постоять, он с трудом может дышать. Холодно. Подтянуть ноги к груди? Отрубился даже дрожательный рефлекс. Заперт в холодной тьме.

«Я умираю». Снова.

Тук-тук. Тук-тук. Тук-тук. Как будто сердце забилось чуть быстрей, а очередной вдох дался чуть легче. Физиологический оптимизм. Так доктор Вентер назвала этот генетический комплекс. Генетика проще психологии. Закодировать крупную, «черновую» архитектуру нейронных ансамблей и подогнать чувствительность рецепторов к нейромедиаторам - сложная, но решаемая инженерная задача. Века процессорного времени, сложные и дорогие эксперименты - все это лишь расходы, когда ты знаешь, как предсказуемо и повторяемо находить решение. И это решение запускалось в Верноне сейчас. Он видел эту каскадную реакцию в записи на мониторах Роба: плавные, как по лекалу начерченные графики разложения кортизола и перебалансирования нейромедиаторов, возвращающего контроль префронтальной коре и заглушающего эмоциональные центры. В конце - всплеск адреналина, и вот уже космический разведчик вновь в состоянии здраво рассуждать и оценивать ситуацию. Не сила воли, не черта характера и уж точно не обучение. Просто физиология. Результат работы генетиков.