Хозяйка расцветающего поместья

Шнейдер Наталья

— Мы не пойдем к исправнику.

На пару мгновений я лишилась дара речи.

— Но почему? Он стрелял в тебя и только чудом не убил! Это же самое настоящее преступление!

— Мы не пойдем к исправнику, — с нажимом повторил Виктор. — Я не хочу, чтобы тебе снова перемывали кости в каждой гостиной.

— Но я-то знаю, что ни в чем не виновата! И ты знаешь!

— Это неважно. Твоя репутация и так подмочена, а еще один скандал ее добьет. Тебя не примут ни в одном доме, и…

— И это похоронит

и твою карьеру? — уточнила я.

Мне-то на сплетни… Нет, пожалуй, что не плевать. Если я хочу вести дела с соседями. Если у нас с мужем будут дети, им нужно будет обеспечивать будущее. Так что я не могу себе позволить наплевать на репутацию. Виктор тем более не может.

И Зайков наверняка это знал. Пропади оно все пропадом!

— Я не служу и не собираюсь служить, поэтому о карьере могу не думать, — сказал Виктор. — И все же исправнику заявлять незачем.

— Но он стрелял в тебя! Нельзя же так это и оставить! К тому же, слуги все равно будут болтать…

— Обращать внимание на болтовню слуг считается дурным тоном. Не беспокойся, я со всем разберусь. — Виктор улыбнулся.

Не понравилась мне эта улыбка. А он забрал у меня из рук опустевший стакан и мисочку с остатками конфет и, точно специально — да что там, наверняка специально! — отвернулся, чтобы отнести их на чайный столик.

— Что ты задумал? — встревожилась я.

— Неважно, — снова улыбнулся он. — Не забивай себе голову всякой ерундой.

— Ты только что говорил…

— Что я со всем разберусь. И я разберусь.

Сердце пропустило удар, а чай, кажется, только что разливавшийся теплом в желудке, словно разом заледенел.

— Ты его вызвал, — прошептала я.

— Еще нет. Был занят тобой, а посреди ночи такие письма не отправляют.

— Не надо! — только и смогла сказать я.

Виктор присел на край кровати, взял мои ладони в свои, заглянул мне в глаза.

— Настя. Иногда приходится просто делать то, что должен, и смиренно принимать последствия. Какими бы они ни были. — Он погладил мои пальцы. — Все мы в руках Божьих, и на все воля Его.

Я вцепилась в его пальцы так, будто он прямо сейчас собирался идти стреляться и я могла его удержать.

— Не успокаивает.

Он едва заметно улыбнулся.

— Знаешь, я даже рад, что все так обернулось. Теперь я совершенно точно уверен, что небезразличен тебе.

Я задрала голову, уставилась в потолок, глупо, по-детски пытаясь удержать слезы.

— И я никак не смогу это остановить?

— Ты можешь молиться за меня.

— Вот спасибо, утешил! — Я все же не удержалась, шмыгнула носом. Муж, вздохнув, притянул меня к себе на колени.

— Еще ничего не случилось. Может, и не случится. — Он коснулся губами моих волос. — Может, Зайков в темноте свалится в канаву и свернет себе шею. Или от волнения упьется до смерти.

Или подавится. — Виктор тихонько хмыкнул. — Или я споткнусь о порог.

— Не смей! — Я вскинула голову. — Не смей так говорить!

Виктор молча прижал меня к плечу, качнулся, баюкая, точно маленькую. А я плакала и плакала, пока слезы совершенно не изнурили меня, погрузив в беспокойный сон.

Подскочила я резко, будто от толчка. Но нет, меня никто не беспокоил.

Вторая подушка рядом с моей была примята — то ли я металась во сне, то ли Виктор спал рядом. Из-за закрытых штор в спальне было темно, не поймешь, который час. Я ругнулась. Почти на ощупь пробралась к окну, отодвинула тяжелый бархат занавесей. Сквозь шелк засияло солнце. Я выругалась снова, уже вслух — проспала! — и, как была, в ночной сорочке и босиком, помчалась в покои мужа. Василий вырос на пороге гостиной, промямлил что-то, дескать, барин не велел беспокоить. Я снесла его, даже не замедлившись. Сперва удостоверюсь, что муж еще дома. Потом буду расспрашивать, давно ли барин велел не беспокоить и где он сам.

Глава 3

Из-за двери раздался взрыв ругани. Я влетела туда, толкнув кого-то. Остановилась, шумно выдохнула, увидев широкоплечий силуэт против окна.

— Уже встала? — В голосе послышалась улыбка, но она не могла скрыть раздражения. Виктор обернулся. — Настя! Почему ты в таком виде?

В каком виде? Вполне скромная ночнушка, в пол, даже с рукавчиками. В моем мире сошла бы за летнее платьице: кружево, вышивка.

Виктор двинулся ко мне, на ходу снимая халат. Накинул его мне на плечи, укутывая.

— Вот так-то лучше. — Добавил, обращаясь к кому-то поверх моей головы: — Свободен.

Оборачиваться и смотреть я не стала. Взгляд сам собой приклеился к бинтам, плотно перематывающим грудь мужа.

— Синяк, значит, — с нажимом проговорила я. — Примочки, значит. Свинцовые.

— На коже синяк. А что под ней, ты не спрашивала. В любом случае дыры в кулак, которой ты боялась, нет, и примочки Иван Михайлович действительно назначил. Просто мне лень с ними возиться.

— Угу. — Это было единственным цензурным междометием, крутившимся у меня на языке.

Впрочем, повязка не казалась толстой, и, если бы она скрывала рану, отделяемое давно бы пропитало льняную ткань. Но бинты выглядели чистыми.

— А под кожей перелом?

— Васька проболтался? — проворчал муж.

Будто почуяв, что речь идет о нем, Василий жалобно протянул за дверью:

— Барин, я не пускал, как велено…

— Если уж подслушиваешь, то хотя бы не давай о себе знать, — фыркнул Виктор.

— Прощения просим, барин, — все так же из-за двери сказал лакей.

Виктор распахнул ее, и Василий ойкнул. Схватился за нос.