Хозяйка расцветающего поместья

Шнейдер Наталья

Речь эта явно предназначалась не мне, а придворным, которые при этом присутствовали, потому все, что мне оставалось, — склониться в реверансе, благодаря.

После этой аудиенции Виктор добавил к своему титулу слово «светлейший», Иван Михайлович получил потомственное дворянство, а мне пожаловали Отрадное. Я попыталась было сказать, что доктор, отправившийся в самый эпицентр болезни, куда более достоин этих земель, но императрица с улыбкой покачала головой.

— До нас дошло прошение от крестьян, желающих пребывать под опекой

доброй барыни. И если уж они до нас смогли его донести, значит, очень уж сильно на это надеются — грех обижать малых сих.

Управлять Отрадным я поставила Петра. Конечно, не сразу, год он проходил стажировку, как я называла это, у Егора Дмитриевича, ездил с ним на деловые встречи и параллельно учился грамоте. После того как Дуня благополучно родила первенца, бывший кучер воспрял духом и вгрызался в новую для себя науку с потрясающим упорством. «Господь не попустил с помощью барина и с вашей помощью, чтобы я жизнь свою в водке утопил, так я хотя бы из благодарности стараться должен. А там, глядишь, и дети мои в люди выйдут».

Конечно, вряд ли его дети когда-нибудь окажутся вровень с моими: сословное общество есть сословное общество. Но все же они могли попробовать себя в делах купеческих — как мальчики, так и девочки: владеть собственным имуществом имели право не только дворянки. Петр уже потихоньку натаскивал сына на помощь себе: в крестьянских семьях детям дают работу по возрасту, как только они начинают уверенно ходить. Мальчики могли получить рекомендации и устроиться управляющими, а если девочки решат не заниматься делами — выйдут замуж за кого захотят, а не кто возьмет. Хотя до этого, конечно, далеко. Правда, старшая Дунина дочка уже заявила, что не собирается замуж, а хочет работать в больнице, «как барыня», но мало кто окончательно выбирает свой жизненный путь в пять лет.

Если же она не переменит мнение, то для нее найдется место в больнице. У нас работали и крестьянские девушки — медсестрами. Императрица, удостоившая нашу больницу визитом, заметила их и спросила, зачем я это затеяла. У меня уже был готов ответ:

— Выздоровление больного часто зависит не от врачебных назначений, а от ухода. Взять хоть ту холеру, после которой ваше императорское величество изволили обратить внимание на мою семью. Иван Михайлович — замечательный доктор, но он не смог бы собственноручно по ложечке вливать в рот каждого больного целебный отвар, не говоря уже обо всем остальном. Этим занимались члены семей пациентов. Многое можно переложить на плечи простых людей, освободив доктора для работы, которую никто кроме него не сможет сделать.

— Но почему женщины?

Тут я нагло позаимствовала главный аргумент у Пирогова.

— Женщины по природе своей более жалостливы и склонны к милосердию. Они аккуратней и чистоплотней, и их присутствие благотворно влияет на желание мужчин выздороветь. К тому же ваше величество изволили сами заметить, что мать — первая наставница

своих детей. — Императрица благосклонно кивнула, я продолжила: — Обучившись чистоте и полезным привычкам, эти девушки понесут их и в свои будущие семьи. В конечном счете это улучшит жизнь и здоровье крестьян, а здоровые крестьяне лучше работают.

— И платят подати, — улыбнулась императрица. Задумчиво добавила: — А еще такие девушки будут распространять истинную добродетель милосердия, и это тоже важно.

Вскоре я узнала, что великая княгиня организовала «общину медицинских сестер» — знатные дамы начали брать под свое покровительство больницы и военные госпитали, помогая ухаживать за ранеными. Дело оказалось не только в милосердии — влиятельные и титулованные женщины, подчиняющиеся непосредственно великой княгине, смогли разрушить то, что в мое время называлось «коррупционными цепочками», и красть в военных госпиталях стали куда меньше. Я надеялась, что со временем найдется среди знатных дам с благословением и та, кто займет место местного Пирогова. Толку в отличнейшей магической диагностике методы которой мы разрабатывали с Иваном Михайловичем, Ефремом Осиповичем, сменившим Матвея Яковлевича, и самим Матвеем Яковлевичем, регулярно наезжавшим к нам, — если нет нормального лечения? Впрочем, мы продвигались и здесь: в больницах Ильин-града асептика и антисептика стала общим местом, и снижение смертности после операций и в родах заставило задуматься и остальных врачей. Я не торопила события: для перемен нужно время, но уже сейчас можно было говорить о множестве спасенных жизней.

…Вечером меня ждала еще одна радость: вернулся из города муж. Сахарный завод его процветал, и только нежелание варварски опустошать земли, засеяв их одной кормовой свеклой, ограничивало экспорт относительно дешевого сахара. У заводика, производящего косметику, дела шли чуть хуже — все же тонкая воздушная пудра не ложилась плотной маской, как привычные дамам белила, а соображения здоровья часто отступают, когда речь идет о канонах красоты. Зато хозяйки оценили картофельный крахмал, экономящий им время, так что в целом все было неплохо. Не говоря о коптильне и производстве тушенки. Я могла бы родить еще хоть дюжину детишек и не беспокоиться об их будущем.

Виктор позволил детям повиснуть у него на шее, по очереди подкинул их чуть ли не до потолка под радостный визг. Поцеловал руку матери, обнял меня. Накрыл рукой живот, и девочка, которую мы оба ждали, толкнулась в ладонь, приветствуя папу. Потом мы сидели все вместе в гостиной. Свекровь вышивала, я вязала очередные ползунки — после старших, конечно, остались, но мне просто нравилось это занятие. Дети сидели у отца на коленях, слушая сказку. Мотя мурлыкал, устроившись на спинке их кресла.

Наверное, таким и должно быть настоящее счастье. То, которое не ищешь специально, но находишь там, где совсем не ожидаешь.