Хозяйка расцветающего поместья

Шнейдер Наталья

При упоминании коллеги доктор сделал такое лицо, словно у него заныли все зубы разом. Было видно: он уже пожалел, что приехал. Конечно, он заметил, что хозяева его подчеркнуто игнорируют, но пока не находил возможности распрощаться под благовидным предлогом.

В отличие от Яшки, который со всех ног припустил к воротам.

— Крысы первыми с корабля бегут, — негромко заметил Виктор, наблюдая за его поспешным отступлением.

Я не стала останавливать беглеца, помня, что рассказывал мне зимой муж про деревенские нравы. Кто «мир» под удар подвел, того поучить

надобно, а под «научением» мужики понимают только один метод. И если парней, едва не сгоревших в людской, мне было жаль, то этого — нисколько. Если бы в толпе не нашелся пяток разумных людей, дело кончилось бы большой кровью.

Она и сейчас могла пролиться, если кто-то что-то сделает не так.

— Только вы, барыня, не погнушайтесь своей ручкой написать, как правильно поступить, — попросил староста. — Наука для нас новая, как бы и самим не перепутать чего.

— Конечно. — Я обернулась к своим. — Петр, принеси, пожалуйста, мешок хлорки. Марья, возьми у меня на столе в папке записки.

Инструкций я написала уже бесчисленное количество, в том числе и про запас — вдруг кому-то еще понадобится. Вот и пригодилось. Чем быстрее я выпровожу отсюда народ, тем лучше. Хорошо, что исправник приехал без солдат. У него-то нервы крепкие, а если кто-то из вооруженных людей занервничает и спустит курок не вовремя, недалеко до беды.

Не успела я додумать эту мысль, как невесть откуда появился Мотя. Вспрыгнул на колодезный сруб, положил перед собой маленькую, с мужскую ладонь, тетрадь в потертой кожаной обложке. Как только донес в зубах!

— Откуда ты это взял? — изумилась я.

Зарецкий переменился в лице, метнулся к лошади исправника, выхватывая из седельной кобуры пистолет. Грохнул выстрел.

Охнула Марья, присели мужики, кто-то вскрикнул. Виктор опустил дымящийся пистолет. Я заметила, как его свободная рука на миг дернулась ко мне, но он сдержался: не время было для проявления чувств. Зарецкий рухнул ничком, из-под груди медленно растекалась лужа крови. Мотя прижал уши, съежился, накрыв собой блокнот. Яшка завизжал:

— Убили! Насмерть убили! — задергал ворота.

Толпа взвыла, заорала на разные голоса. С рук Стрельцова слетел раскаленный шар, взмыл в небо, рассыпавшись оглушительным грохотом, так что громкий его голос — «Молчать!» — донесся до меня словно сквозь вату.

Эффект, кажется, вышел обратный — толпа забурлила. Кто-то рвался к ограде — спасать своих, кто-то, наоборот, пытался выбраться из первых рядов, чтобы удрать куда глаза глядят. Ржали лошади, и над всем этим безобразием несся истошный визг:

— Помогите! Убивают!

Федор Игнатьевич прикусил ус, взмахнул рукой, собираясь активировать щиты. Они удержат, теперь я в этом не сомневалась, но тогда давка, которая и без того вот-вот начнется, станет еще сильнее, передним рядам еще и током достанется.

Я взлетела на колодезный сруб, потянулась к магии. Даже посреди яркого солнечного дня столб разноцветного полярного сияния, развернувшийся надо мной, оказался слишком ярким, чтобы остаться незаметным.

А усиленный магией голос показался гласом

с неба:

— Застыли все!

Они и в самом деле застыли — воздух наполнился потрескивающим электричеством, и каждый, кто пытался двинуться, чувствовал, как волосы встают дыбом, а одежда липнет к телу, сковывая движения. Словно невидимая сеть окутала толпу — достаточно сильная, чтобы удержать, но не настолько, чтобы причинить вред.

Холодный дождь пролился с неба, остудив и самые горячие головы, — это спохватился Виктор. Намокшие рубахи облепили тела, с бород капало, а кто-то уже поеживался от стремительно остывающей одежды. Недовольства, впрочем, никто не выказывал — не до того было.

Первым рухнул на колени многодетный Степан:

— Святая!

Вслед за ним и остальные парламентеры. А там и толпа, затихнув, уставилась на меня, как на чудо.

— Никакая я не святая, — пробурчала я, слезая с колодца. — Святую так просто не разозлить, а я сейчас очень зла.

— Не скажите, барыня, — усмехнулся в усы староста, хотя почтительности в его голосе изрядно прибавилось. — Эти людишки и святого до белого каления доведут.

Я подошла к ограде. Мановением руки распустила заклинание — передние тут же бухнулись класть земные поклоны, задние, глядя на них, тоже. Яшка хватанул ртом воздух и сполз по ограде, из-под него потекло. Я не стала корчить брезгливую гримасу: на участке и не того насмотришься.

— Расходитесь по домам, — приказала я.

Не добавляла в голос магии, но кто-то, похоже, сделал это за меня, потому что он опять прозвучал гласом с неба.

— Семьи вас ждут, дети малые. Работы полно. Встаньте и расходитесь.

Люди потянулись прочь в ошалелом молчании. Я забеспокоилась — как бы не простыли, но солнышко жарило вовсю, ни ветерка, высохнут быстро.

Во двор вбежали солдаты — взмокшие и раскрасневшиеся.

— Вас только за смертью посылать, — пробурчал Стрельцов.

Федор Игнатьевич хмыкнул.

— Ладно вам, ваше благородие, вы-то на лошадке о четырех ногах, а они на двух.

— А я? — проскулил Яшка. — Барыня, а я?

— А ты…

Я обернулась к Стрельцову:

— Господин исправник, арестуйте этого человека за подстрекательство.

— Этого — увести, в Ольховку, пока в погреб, — приказал исправник.

Яшка завизжал, но солдаты крепко держали его под руки.

— Погодите, пусть хоть напьются, — опомнилась я. — Марья, распорядись. И чтобы с собой им дали что-нибудь.

Марья исчезла — и не скажешь, что старуха.

Народные депутаты запереминались.

— Барыня, а мы…

— А вам сейчас велю налить по чарке, после такого в самый раз будет. Заберете мешок с порошком от бесов и записи и свободны. Надеюсь, успокоить и образумить своих вы сможете.

— Благодарствую, барыня. — Староста, похоже, был самым непоколебимым из всех, не зря на своей должности сидел. Остальные смотрели на меня с суеверным ужасом.

Марья, умница, приказала не только насчет воды. Появившиеся парни накрыли труп брезентом. Стрельцов веско произнес, глядя на мужиков: