Хозяйка старого поместья
Шрифт:
– Кто бы мог подумать, ваше сиятельство, что кто-то готов платить такую кучу денег за лавандовую воду! Нет, наш мир решительно сходит с ума.
На следующее утро я отправилась в пансион мадам Карбонье. В предместье, в отличие от центра столицы, царило какое-то удивительное умиротворение, и воздух был хоть и холоден, но свеж.
А вот двухэтажный особняк пансиона показался мне менее ухоженным, чем прежде – кусты в саду были не подстрижены, а на подъездной аллее лежал толстый слой опавших с деревьев листьев.
– Мы вынуждены
Но я вынуждена была ее разочаровать, и мое объяснение она выслушала с каменным лицом.
– Разумеется, я понимаю вас, ваше сиятельство. Но, думаю, вы сильно ошибаетесь, если полагаете, что госпожа графиня захочет оставить Париж. Поверьте мне – она не покинет столицу, как бы вы ее ни уговаривали.
Старая графиня встретила меня почти враждебно.
– Где мой сын, сударыня? Надеюсь, он еще помнит, что у него есть мать? Он должен непременно приехать и поговорить с этой нахалкой мадам Карбонье. Она, видите ли, имеет наглость утверждать, что цены в Париже стали столь высоки, что ей не хватает денег даже на приличную рыбу. И нас перестали возить в театры!
– К сожалению, мадам Карбонье права. Более того – Эмиль сейчас далеко, и он не сможет приехать в Париж. И боюсь, я вынуждена сообщить, что вы не сможете долее оставаться в этом пансионе. Плата за пребывание здесь слишком высока, и мы уже не можем себе ее позволить.
– Что за ерунда, милочка? – она сердито затрясла седой головой. – И что же вы мне предлагаете делать?
– Я предлагаю вам отправиться со мной в Прованс.
Это решение было вынужденным, и оно не доставило мне радости – иметь в соседках столь вздорную и привередливую даму было сомнительным удовольствием. Но не могла же я бросить ее тут, обрекая на голод.
– Об этом не может быть и речи! – она пробуравила меня гневным взглядом. – Как вы решились мне предложить подобную глупость? Как я могу променять Париж на вашу грязную провинцию? Это вам, сударыня, выросшей среди навозных полей, там самое место. А я почти всю жизнь прожила в столице и не намерена оставлять ее. И я пожалуюсь на вас Эмилю. Полагаю, он и сам уже пожалел, что женился на вас. И если это всё, что вы имели мне сказать, то не смею вас больше задерживать.
Я поднялась. Чего-то подобного я и ожидала, и всё-таки слушать это было неприятно.
– Как вам будет угодно, ваше сиятельство. Но если вы останетесь здесь, то скоро окажетесь на улице – мадам Карбонье вряд ли станет держать вас тут из милости.
–
Она всё еще жила прошлым, и если ей хотелось тешить себя иллюзиями, то я не могла этому помешать.
– Завтра я приеду сюда снова, ваше сиятельство. Надеюсь, к тому времени вы примете правильное решение. Мы выедем из Парижа после обеда – а с вами или без вас, решайте сами.
Я вышла из комнаты, стараясь не слушать, что она злобно кричала мне вслед.
Глава 25
Но уехать из Парижа на следующее утро не получилось, потому что когда я вернулась из пансиона мадам Карбонье, месье Эрве сообщил мне, что ко мне приходил какой-то мужчина, не пожелавший назвать своего имени. И едва я успела поужинать, как гость приехал снова.
Это был мужчина лет сорока или сорока пяти – высокий, худощавый. У него были светлые волосы, и трудно было сказать, была ли в них седина.
– Мы не знакомы, ваше сиятельство, но прошу вас уделить мне несколько минут для разговора. Поверьте – это в ваших интересах. Меня зовут Антуан Доризо, я парфюмер из Грасса.
Он был хорошо одет, и на безымянном пальце его левой руки блестел перстень с крупным рубином. Мне не понравились его голос и тон, которым он ко мне обратился, но, узнав о роде его занятий, я пригласила его в гостиную.
– Простите, ваше сиятельство, если то, что я вам скажу, покажется вам недопустимым, – начал он, присев в кресло. Он именно присел – прямо, не касаясь ни спинки кресла, ни подлокотников – словно боялся чем-то замараться. – Наверно, это прозвучит странно, но я приехал к вам вовсе не с дурными намерениями. Я всего лишь хочу предупредить вас, госпожа графиня, что вы ступаете на зыбкую почву.
От него шел запах приятной цветочной воды – я не могла понять, что было в ее основе, и мне ужасно хотелось его об этом спросить. Хотя я понимала, что думать мне сейчас следовало совсем о другом.
– Я не понимаю вас, сударь, – я сказала именно то, что он, наверно, ожидал от меня услышать.
– Вы привезли в Париж парфюм, ваше сиятельство, – его глаза сузились. – Возможно, вы не знали, что производить и продавать его вы не имели права, и я приехал специально, чтобы сообщить вам об этом.
– Не имею права? – переспросила я, постаравшись вложить в свой голос как можно больше удивления.
– Именно так, сударыня, – подтвердил он. – Заниматься производством парфюмерии во Франции могут только члены корпорации парфюмеров – такое право дал нам его величество три с половиной десятка лет тому назад. Вы же, ваше сиятельство, насколько мне известно, в нашей гильдии не состоите.
– Да, сударь, не состою, – признала я. – И как это можно исправить?
Он не смог сдержать улыбки, должно быть, подивившись моей наивности.