Хранитель времени
Шрифт:
– Я здорова. У меня все хорошо. Не стоит ни о чем беспокоиться.
Хоть я и говорила чистую правду, голос звучал лживо и даже злобно. Но мама сразу успокоилась и, рассказав какие-то неинтересные новости про работу мужа, поспешила распрощаться. Обижаться на нее не имело смысла. Я хотела самостоятельности и теперь нечего прятаться под мамино крыло. Там уже муж окопался.
Сок вдруг показался мне противным. Наверное, потому что согрелся. Запихав его в морозилку, я снова схватилась за телефонную трубку.
– Ты сейчас где? – Шурик, с которым мы недавно виделись на пляже, пыхтел
– Дома я. А что? – любезностью мой голос не блистал.
– Разговор есть. У меня такие новости – закачаешься.
По-честному, я и без его новостей покачивалась как пьяная. Не проснулась еще.
– Ты зайти хочешь? – придумывая повод избавиться от гостя, спросила я.
– Да как-то нет, – немного истерически торопливо выпалил Шурик.
– Ну, так рассказывай.
– Не по телефону. Давай у твоего дома встретимся. Я бегаю.
Он действительно бегает. Но не как все нормальные люди, а по делам. Если со стороны посмотреть – спортсмен. А на деле – совмещает полезное с необходимым. То есть успевает на нужные встречи и заодно набирается здоровья. Жаль, что во время остановок он еще и курит. Наверное, уравновешивает полученное здоровье с вредом, чтоб достичь нормы.
– Хорошо. Я тебя во дворе буду ждать.
Шурик вообще непоседливый тип. Я однажды случайно видела, как он по мобилке разговаривает. Еще то зрелище. Около станции метро Владимирская, наверное, час бегал по площади со страшной скоростью, и при этом спокойным вкрадчивым голосом объяснял кому-то как все плохо работают, а он такой обязательный и ответственный. Спохватившись, добавлял, что и собеседник его тоже крайне ответственный и обязательный. В общем – во всем мире только два достойных человека набралось. Один из которых – Шурик. Манипулятор, хренов.
Решив, что ради Шурика наряжаться не стоит, я вышла во двор в шортах и майке. Оказывается, был вечер. Наполненный пеклом и какой-то едкой незнакомой вонью. Словно где-то подпалили вагон шуб из искусственного меха, предварительно разрешив кошкам использовать их вместо туалета.
– Скоро. Совсем скоро случится что-то ужасное. Неотвратимо грядут беды и страдания, – Гриша, возвращаясь с работы, выглядел, будто вагоны разгружал.
– А может, обойдется? – мой вопрос огорчил Гришу.
– Нет. Не обойдется. Грядут природные катаклизьмы (он это слово с явным мягким знаком сказал), землетрясения, цунами, саранча египетская, голод и эпидемии. Я уже почти подготовился.
– Наверное, в Питере ценами и саранчи не будет? – как можно дружелюбнее, предположила я.
– Не будет. Будет что-то другое. Гораздо хуже.
– Вы про конец света?
– Причем тут досужие домыслы психически больных фанатиков, – тут я заметила, что на Грише кроме сандалий надеты черные ажурные носки, – Закономерное завершение процесса необдуманного поведения человечества. Процентов десять людей выживут. Но их будут преследовать страдания и болезни.
Это были не носки. Это были бабские следочки. Почти кружевные. Я не хотела на них смотреть, но не получалось. Потому что Гриша постоянно заглядывал мне в глаза, словно пытаясь зацепиться за мою реакцию и вывязать общение под рисунок своих следочков. Взгляд как крючок,
– Но в ближайшее время нам угрожает навязывание чуждых идей потребительства. Нас вынудят покупать больше, уничтожая собственную экономику. Совместно с этой напастью произойдет обесценивание доброты и сострадания. Потому как на вершине пирамиды желаний будет водружено чуждое нам знамя.
По-честному, пока он говорил, мне страстно захотелось что-то купить. Лучше бы платье. Или новые туфли. А еще так хочется новую жилетку, я ее однажды на девушке видела. И шляпку тоже хочется. Такую – почти мужскую.
– …останутся хозяева и рабы. И после этого мир погрузится во тьму.
– Вы про атомный взрыв? – не зная, что говорить, предположила я.
– Кто знает. Я могу только чувствовать приближение судного дня, – Гриша поднял голову, вгляделся в окна Любы и, хотя ее не было видно, помахал рукой.
Такая вот супер-вежливость.
– Вы слишком добрый и впечатлительный, – совершенно искренне сказала я.
– Ну что вы, если случится беда, на меня можно положиться.
Причем тут это? Ну, никакой логики. Когда беда полагаются на бойцов и откровенных лидеров. А Гриша даже утешить не сможет. Он только ужасы пророчит и больше ни о чем говорить не может. Иногда мне кажется, что он даже не слышит, что ему отвечают. Да и правильно желает – чаще всего его просто посылают на три веселые буквы.
Как только Гриша удалился, заявился Шурик. Как всегда с идеальной, как у школьника, прической, которую не испортили даже жара и бег.
Двор, как ринг для бокса, и мы посредине. Жаль, рефери нет. Если что – нас некому будет разнимать.
– Привет-привет. Неплохо выглядишь, только бледная.
– На загар намекаешь? – я решила, что он снова решил повеселиться над тем случаем с кремом для загара.
– Ааа, да нет. Я про другое.
Наверное, Шурик был уверен, что кино по нему скучает. Изображал лицом какие-то сложные душевные переживания и почти красовался от довольства своим талантом.
– Ты можешь сразу сказать, в чем дело? – мне снова слышалась музыка, на этот раз как в Ералаше.
– Могу. Но это сложно.
Продемонстрировал огорченную рожу, посмотрел под ноги, старательно сопел. Играя роль дружелюбного правдолюбца в смятении. Артист он был никакой. Поэтому все его ужимки выглядели повадками начинающего эксгибициониста, но без плаща. Интересно, а как они летом решают свои половые проблемы? Ведь им в штанах голую пипиську показывать неудобно. Пока ширинку расстегнешь, вся охота пройдет. Об этом я тут же спросила у Шурика. Который так настроился поведать мне по-дружески свою страшную тайну, что не сразу понял, о чем речь.
– Какая нафиг пиписька? Какой плащ?
Пришлось изобразить – раскинула руки, словно обнажаюсь перед недоумевающей публикой. Шурик как идиот уставился на мои шорты, словно я действительно сейчас покажу ему голый член.
– Это серьезный вопрос. Но ответа я не узнаю. Хотя погоди! Они же могут свои фотки в голом виде выкладывать… Нет. Не тот эффект.
Похоже, своими фантазиями я только укрепила Шурика в его подозрениях. Во всяком случае, он перестал кривляться и отступил на шаг.