Хроника отложенного взрыва
Шрифт:
Заславский ничего не ответил.
— Гольцов, как вы знаете, сейчас в конце концов работает в МВД, — продолжил Костя после некоторой паузы. — Он попытается встретиться с вами. Свидания здесь запрещены, но по долгу службы, как понимаете, можно.
В ответ тишина.
— Какой-то односторонний разговор получается. — Костя развел руками и неловко улыбнулся. — А я ведь к вам с добрыми намерениями. Если спросите мое мнение как человека, я скажу, что далеко не уверен в том, что ваша вина доказана. А значит, нет гарантии, что не происходит страшная и нелепая ошибка. Но теперь уже поздно об этом говорить. Даже если вас завтра оправдают и выпустят, ваша карьера безнадежно испорчена. А на имени уже пятно, которое, боюсь, не смыть. Разве не так?
Костя посмотрел в глаза
— Сейчас надо думать, как жить дальше, — говорил Костя, не дождавшись какой-нибудь реакции. — Вы отказываетесь на суде от показаний, пытаетесь бороться с системой, которой уже проиграли на следствии и проиграете еще. Притом подчеркну, что ваша вина далеко не доказана. Это мое личное мнение. И я предпочел бы встретиться с вами в другой обстановке, а не в тюрьме. Но и сейчас я продолжаю питать к вам искреннее уважение.
Заславский почувствовал неодолимое желание отмахнуться от назойливого гостя, но сил не было.
— Не забывайте, что у вас есть семья. — Особист вздохнул. — У госбезопасности есть правило: отслеживать судьбу родственников осужденных, и особенно детей. У вашей дочери могут возникнуть серьезные проблемы.
— Я это уже слышал, — прохрипел Павел.
— Не мы разработали эту систему.
— Года примерно с тридцать седьмого.
— Может, даже и раньше. Но нет правил без исключений. Мы ведь можем снять своеобразную порчу с вашей семьи. В самом деле, почему ваша дочь должна страдать?
Узник молчал. Костя понял, что вопроса ему не дождаться, сам предложил:
— Мне бы очень хотелось, чтобы на доброе расположение вы ответили взаимностью. Когда к вам придет Гольцов, прикажите ему прекратить расследование убийства Белугина — для его же блага.
— Гольцов мне больше не подчиненный.
— Он вас послушает. Так вы спасете и свою семью, и семью Гольцова.
— Угрожаете? — Голос Заславского был очень слаб.
— Нет, — Костя развел руками, — дружески предупреждаю. Все горят желанием закрыть эту позорную страницу в истории не только ВДВ, но, может быть, Генпрокуратуры и ФСБ. Заметьте, я откровенен с вами, как с другом. Такое расследование не красит нашу правоохранительную систему. Но сейчас надо как-то разруливать ситуацию. Если бы вы не сопротивлялись, признали вину, давно бы вышли на свободу по амнистии. А так все только усугубляется. Прошу по-товарищески: попросите Гольцова перестать копаться в этом деле. Спасите и его, и себя от лишних неприятностей.
Локти Заславского хрустнули. Он с трудом приподнялся, посмотрел в глаза гостю и отчетливо, с хрипотцой произнес:
— Пошел вон.
Глава 17
На следующий день напарница положила на стол Ксении свежий выпуск районной газеты. Фломастером была обведена статья.
Накануне вернулся домой из специализированной психиатрической лечебницы Василий Головачев, несколько лет назад державший в страхе левобережный район и Химки. На его счету пять убийств молодых женщин. Перед смертью все жертвы были изнасилованы в извращенной форме.
Мы связались с начальником РОВД подполковником P. P. Капушиным с просьбой прокомментировать ситуацию.
— Как вы помните, Головачев был признан невменяемым и отправлен на принудительное лечение, — сказал подполковник. — Не так давно врачебная комиссия признала его полностью излечившимся. В полном соответствии с законом Головачев был выписан из клиники и направлен домой.
— Что намерена предпринимать милиция?
— А что мы можем предпринять, приставить к нему часового? Это будет нарушением гражданских прав Головачева.
— Что будет, если кто-то из родственников пострадавших вздумает наказать Ваську-потрошителя?
— Будет отвечать по закону. Я бы не советовал устраивать самосуд. Можно сломать свою судьбу. Суд не примет такие аргументы, как гнев, ненависть, жажда справедливости. Он будет руководствоваться опять же законом, который не дает никакой индульгенции народным мстителям.
— А если Васька кого-то убьет по старой привычке?
— Это будет целиком на совести врачей.
Судя по всему, наша медицина достигла небывалых чудес и за короткий срок может вылечить любого, даже самого жестокого маньяка.
Хотелось бы верить…
Однако нам представляется все по-другому. Увы, в нашей стране можно все купить. Диагноз и нужное решение медицинской комиссии зачастую всего лишь вопрос своевременной предоплаты. А у родни Головачева деньги есть, и немалые. Это факт.
Дай бог нам ошибаться. Очень надеемся, что Васька действительно здоров, а все остальное всего лишь гнусные подозрения. Но от греха подальше, милые девушки, не ходите вечерами гулять по левобережью. Вдруг где-нибудь в кустах притаился Васька, сжимающий в одной руке нож, а в другой волшебную справку…
Ксения откинула от себя газету. Несколько минут она сидела в ступоре, обхватив голову руками. Попытки заговорить с ней ни к чему не привели.
Лишь когда девушку окружили несколько сотрудниц, захватив с собой охранника, они смогли хоть как-то успокоить Ксению. А охранник даже пообещал по окончании рабочего дня проводить ее до остановки.
Вечером, несмотря на сопровождение, девушка очень неуютно чувствовала себя. Каждый мужчина на остановке казался ей похожим на Ваську. В маршрутке Ксения постоянно озиралась, а когда такси приехало, бегом бросилась к метро.
— Успокойся, может, не все так плохо. — Яцек обнял Ксению. — Вдруг его действительно вылечили.
— Что ты такое говоришь? — возмутилась она. — Скажи лучше: не хочешь помогать.
— Как это — не хочу? Увольняйся с работы! Я давно тебе говорил. — Яцека раздражало, что и так все плохо, а тут Ксения добавляла чисто бабских проблем. — Предлагал же тебе секретаршей. Ты не хочешь.
— С высшим образованием секретаршей?
— А с каким образованием работать секретаршей? — искренне удивился Михальский.
— Это все равно что предложить мне танцевать стриптиз!
— Достали меня твои стоны. Не знаешь, чего хочешь. Все. — Яцек махнул рукой, словно рубанул шашкой. — Увольняйся. И никакой маньяк тебя не достанет. А насчет работы не беспокойся: пристроим куда-нибудь. Главное — не стони.
Ксения бросилась в кресло и заплакала, закрыв лицо ладонями. Ей было горько оттого, что она вынуждена терпеть грубого, невоспитанного человека, который не любит ее и не понимает.
Яцек, привыкший к тому, что девушка часто плачет, пошел на кухню что-нибудь перекусить, пока она не успокоилась. Раньше его трогали ее слезы. А теперь в печенках сидели.
«Тоже мне проблема — маньяк», — раздраженно думал Яцек, разбивая куриные яйца. Рядом стоял дорогущий кухонный комбайн, но Михальский по старой советской привычке взбивал омлет в миске.
Вилка сильно стучала о края, яичные желтки вылетали из миски в металлическую раковину. А чудо-аппарат стоял рядом, сверкая девственной чистотой.
«Бабы — неорганизованные существа. С ними невозможно: постоянно впадают в панику. Лучше бы спросила, как у меня дела. На работе полный обвал. Счета арестованы. Клиенты уходят, словно их кто-то напугал. Если у меня денег не будет, то я и ее не смогу защитить. Но ее это не интересует, ей маньяков подавай. А откуда деньги берутся — побоку». Забывшись, Михальский расплескал половину будущего омлета. «Хрен с ним, хватит и этого», — подумал он, выливая содержимое миски на сковородку.
Квартиру заполнили трели телефонов, стоявших повсюду: в спальне, на кухне и даже в туалете. Все аппараты были спарены, но звонили на разные голоса.