Хроника времен Гая Мария, или Беглянка из Рима
Шрифт:
С этой мыслью она потихоньку выглянула из кустов.
На дороге она увидела нескольких одиночных путников. Четверо рабов несли роскошную лектику с сидевшим в ней толстым человеком, закутанным в тогу. Со стороны Казилина в направлении Капуи мимо пешеходов и лектики проскакала группа вооруженных всадников.
Ювентина решила еще немного подождать, прежде чем пробираться к лагерю, которого из кустов не было видно.
Она не знала, что на месте кровавой бойни уже с полудня «работала» специальная комиссия по подсчету убитых мятежников.
Претор Лукулл одновременно с заботами о похоронах своих павших солдат, а также составлением писем в сенат и друзьям в Риме возымел честолюбивое
Благодаря Деметрию, отпущеннику Метелла, который с самого начала постоянно сообщал ему точные данные о росте сил восставших, Лукулл знал, что у Минуция после его успеха в сражении под Капуей собралось более шести тысяч человек.
Как только с мятежом было покончено, претор призвал к себе префекта города и поручил ему создать независимую комиссию из представителей кампанских городов с целью произвести подсчет убитых неприятелей.
К описываемому времени в Риме существовал обычай, согласно которому полководец-победитель, претендующий на большой или малый триумф [443] , должен был представить неоспоримые доказательства того, что в одном выигранном им сражении истреблено не менее пяти тысяч врагов.
Разумеется, Лукулл отлично представлял себе, какое сильное противодействие в сенате вызовут его притязания даже на пеший триумф (это была одна из разновидностей малого триумфа, называемого еще овацией, служившего наградой полководцу, удачно завершившему незначительную войну или войну с таким противником, которого римская гордость не признавала воюющей стороной — например, пиратов, восставших рабов и прочих мятежников).
443
Малый триумф, или овация, предоставлялся сенатом победоносному полководцу, если основания для большого триумфа были недостаточными (необъявленная война, недостойный противник, бескровная победа). При овации полководец вступал в Рим верхом на коне (а не на колеснице, как при большом триумфе) или даже пешком. В отличие от триумфатора, получившего большой триумф, на нем была окаймленная пурпуром тога, а не пурпурное одеяние Юпитера, миртовый (а не лавровый) венок на голове. Сопровождали его флейтисты (а не трубачи). Не войско следовало за ним, а сенат. На Капитолии он приносил в жертву овцу (а не быка). От этой-то овцы древние и производили слово «овация», хотя более вероятно, что оно происходит от греческого восклицания «эвое!».
Однако Лукулл считал, во-первых, что подавление мятежа беглых рабов было достигнуто в весьма кровопролитной борьбе (одна Аниеннская когорта потеряла из своего состава половину убитыми и ранеными); во-вторых, восстание грозило Италии неслыханными бедствиями в преддверии опаснейшей войны с кимврами, и это он особо подчеркнул в своем письме к сенату; в-третьих, сама победа ознаменовалась поголовным уничтожением мятежников, а также пленением вождя и предводителя восстания, опасного своими широкими замыслами не только в отношении всеобщего возмущения рабов в Италии, но и в отношении союзников римского народа, которых он намеревался привлечь к войне против Рима обещанием всем равных гражданских прав; вообще сам факт захвата в плен неприятельского вождя считался большой частью успеха военачальника, одержавшего победу в войне.
Таковы были доводы Лукулла, притязавшего на триумфальный въезд в Рим с миртовым венком на голове. Они казались ему неоспоримыми и справедливыми, в чем Лукулл постарался убедить своего шурина Метелла, которому он отправил письмо одновременно
Комиссия по подсчету тел убитых в сражении мятежников закончила свою работу незадолго до заката солнца.
Число трупов значительно превысило пять тысяч с учетом тел, обнаруженных по всей излучине реки, а также большого количества мертвецов, доставленных с правого берега по распоряжению самого претора, опасавшегося, что трупов окажется недостаточно. Для этого городские власти Казилина отрядили несколько десятков рабочих с мулами и повозками.
Результаты работы комиссии были письменно засвидетельствованы всеми ее членами.
Под вечер общественные рабы и наемные рабочие из числа беднейших граждан Казилина, которым было обещано денежное вознаграждение из городского эрария, занялись захоронением павших — наступали жаркие солнечные дни и магистраты города опасались, как бы такое множество разложившихся трупов не стало источником эпидемии.
Мертвые тела сбрасывались в лагерный ров и засыпались землей. Трупы, найденные за пределами лагеря, кидали прямо в реку — на корм рыбам.
В это время Ювентина, прячась за кустами (она не могла показаться на людях босая, в одной короткой и разорванной во многих местах нижней тунике), подобралась близко к лагерю.
Кусая себе руки и заливаясь слезами, она наблюдала за этой работой, отвратительной для самих ее исполнителей.
Лагерные укрепления разрушались. Место, откуда мятежные рабы еще вчера угрожали приступом Казилину, тщательно заравнивалось.
Ювентина вытерла слезы. Она решила вернуться в имение, забрать свою одежду и двуколку с лошадью.
В ней вдруг проснулась надежда. Не может быть, чтобы все погибли! Мемнон, он сильный, храбрый, непревзойденный воин! А его товарищи? Сатир, Багиен, Сигимер, Думнориг, Астианакс! В школе Аврелия им не было равных! Все вместе они вполне могли пробиться сквозь строй врагов и спастись!
И как ни слаба была надежда, Ювентине она прибавила силы.
Она надеялась, что Никтимена или ее управитель Гиппий, всегда хорошо к ней относившийся, не станут препятствовать ей в том, чтобы она забрала с собой принадлежавшие ей вещи.
В отношении Никтимены у нее были сомнения.
А что если она не уехала в Капую, как собиралась, и осталась в имении? Встреча с капуанкой была бы нежелательна. Никтимена очень боится, как бы ее не обвинили, что она является соучастницей заговора своего любовника. А что если она под влиянием страха и тяготеющих над ней подозрений прикажет своим рабам задержать беглянку, находящуюся в розыске, чтобы лишний раз показать себя чистой перед законом?
В голове Ювентины мелькнула нехорошая мысль, что Никтимена каким-то образом связана с Аполлонием. Ее появление в имении вместе с Аполлонием вряд ли можно было назвать случайным. Что ж, римляне, вероятно, нашли способ напугать, сломить и принудить женщину, бесправную и беззащитную гетеру, предать своего возлюбленного!..
Как бы то ни было, другого выхода Ювентина для себя не видела.
Она уже чувствовала муки голода.
Когда последний луч солнца сверкнул и погас над горизонтом, Ювентина с большими предосторожностями, прячась за кустами и деревьями, стала пробираться к Аппиевой дороге, которая в этот сумеречный час почти обезлюдела — Ювентина видела на ней нескольких пешеходов и повозку, запряженную мулом, двигавшуюся в сторону Казилина.
Там, где кусты были низкими, Ювентине приходилось ползти на четвереньках. Наконец она юркнула в гущу кустов, росших у самой дороги, и стала ждать, когда мимо проедет крестьянская повозка.