Хроника времен Гая Мария, или Беглянка из Рима
Шрифт:
Войдя в библиотеку, Минуций сразу почувствовал, что комната наполнена запахом земли и конского пота, хотя виллик успел сменить дорожное платье на чистую тогу, в которую завернулся весьма неумело, так как очень редко ее носил.
Минуций ощутил этот знакомый запах, едва перешагнув через порог. Он даже подумал с сожалением, что не прихватил с собой алабастр [328] с благовонным маслом, который постоянно нюхал, бывая в своем кампанском имении и общаясь там с рабами сельской фамилии.
328
Алабастр —
Минуций подавил вздох. Ко всему этому надо было привыкать. И он с щемящей в сердце тоской представил себе будущую грязь и неудобства лагерной жизни.
Управляющим кампанской виллой Аполлоний стал еще при жизни отца Минуция, заменив умершего вольноотпущенника. Уроженец Акарнании [329] , он ранее был превосходным конюхом, проявляя и в других делах старательность и сметливость.
Несмотря на совершенную его безграмотность, старик Минуций именно на нем остановил свой выбор, следуя известной катоновой мудрости, которая гласила, что грамотный виллик чаще не деньги господину приносит, а счетные книги.
329
Акарнания — область в Греции, между Этолией и Эпиром.
Этот сорокалетний малый был себе на уме, но хозяйство вел образцово. Имение при нем давало хороший доход, и Минуций в виде поощрения предоставил Аполлонию в пекулий участок земли, пообещав через год-другой дать вольную ему, его жене и прижитым с нею детям. Это обещание заставляло акарнанца стараться изо всех сил.
— Привет тебе, мой Аполлоний! С приездом! — сказал Минуций, затворяя за собой дверь комнаты.
— Да будут милостивы к тебе все бессмертные боги, добрейший господин! — низко кланяясь, ответил управитель.
— Давай-ка присядем, и ты мне расскажешь, что заставило тебя покинуть виллу и приехать к нам. Зачем пожаловал? Что-нибудь случилось?
Они уселись на скамейки, стоявшие у письменного столика.
— Да, мой господин, случилось, — минуту спустя заговорил Аполлоний. — Кажется, дело очень серьезное. Не знаю, с чего и начать…
— Да что там могло стрястись?
— Хвала богам, пока еще все тихо и спокойно, но я-то точно знаю, что рабы на твоей вилле сговариваются поднять мятеж…
— Шутишь! — воскликнул Минуций, делая вид, что сильно изумлен.
— Истинная правда, мой господин!.. Потому-то я все бросил и поспешил к тебе, чтобы сообщить об этом. Поначалу мой сынишка кое-что мне рассказал. Он как-то случайно подслушал, о чем говорилось на одном тайном сборище рабов. Насколько я понял из его рассказа, они говорили, что господин, то есть ты, погряз в долгах и очень скоро всех рабов имения ждет распродажа с торгов, мужья будут разлучены с женами, матери с детьми… ну и все такое. Говорили, что всякому терпению пришел конец, что лучше уж умереть, чем уподобляться бессловесным скотам. А семь дней назад мне самому удалось выследить самого главного заговорщика и подстрекателя…
— И кто же он?
— Ламид… И я подозреваю,
Аполлоний произносил эти имена с нескрываемой ревностью и злобой.
— Ушам своим не верю, — покачал головой Минуций.
— А я своими ушами слышал, — с жаром продолжал акарнанец, — своими ушами слышал, как Ламид убеждал нескольких рабов с соседней виллы, что настало время взяться за оружие, потому что весной кимвры пойдут на Рим и надо-де воспользоваться этим в своих интересах…
— Но, может быть, это была праздная болтовня… Кстати, ты никому больше не говорил о том, что слышал? — обеспокоенно взглянул Минуций на управителя.
— Нет, я решил сначала посоветоваться с тобой…
— Ты правильно поступил, мой Аполлоний. Думаю, нам не следует из-за этого поднимать преждевременный шум…
— Но я повторяю, господин, дело нешуточное…
— И что же ты предлагаешь? Хочешь, чтобы я донес на своих собственных рабов, чтобы всех их заковали в цепи и отправили на дознание к претору? А кто будет работать в имении? Кто возместит мне убытки?..
Аполлоний вместо ответа только смущенно вздохнул.
— В начале этого месяца, — продолжал Минуций, — распяли тридцать рабов, привезенных сюда из Нуцерии. Если есть охота, можешь сходить на Эсквилинское поле и полюбоваться на них — до сих пор висят несчастные на крестах и кормят собой воронье. А я уверен — пострадали они из-за своих длинных языков, а не из-за какого-то там заговора, какой им приписали. Пойми, в Риме сейчас большая тревога, сенату повсюду мерещатся заговоры и предательство. На рабов особенно косо смотрят — за одно неосторожно сказанное слово тащат в атрий Свободы… Нет уж! Не стану я рисковать и самого себя разорять, когда что ни день ко мне лезут заимодавцы с заемными письмами. Скоро я сам поеду в Кампанию и сам во всем разберусь и наведу порядок. А ты, Аполлоний, возвращайся в имение и ничего не предпринимай до моего приезда. Что касается Иринея, которого ты подозреваешь, то я его из Рима не выпущу, пока все из него не выпытаю. Зови сейчас же сюда этого бездельника!..
Аполлоний со злорадством, промелькнувшим в его глазах, вышел из библиотеки, чтобы выполнить это приказание.
Минуций, оставшись один, раздумывал над тем, что управитель, несмотря на всю его преданность ему, может оказаться опасным и за ним, пожалуй, необходимо установить постоянное наблюдение. В своем рабском усердии он вполне может решиться на донос властям по своему собственному почину!..
Через минуту в комнату вошел Ириней.
Ему пришлось наклонить голову, чтобы не задеть ею о верхний дверной косяк.
Минуций невольно позавидовал бывшему гладиатору, который весь был налит несокрушимой силой и здоровьем.
— Приветствую тебя, мой господин! Да сохранит тебя Юпитер! — произнес грубым голосом Ириней, остановившись у порога.
— Добро пожаловать, Ириней! Рад тебя видеть, — с нетерпением сказал Минуций. — Садись, рассказывай! Как там идут наши дела? Не произошло ли чего непредвиденного?
— Все идет как нельзя лучше, — осторожно присаживаясь на скамью, ответил Ириней. — Не только наши, но и около сотни рабов из соседних имений вовлечены в заговор. Все мы ждем лишь сигнала, чтобы взяться за топоры и рогатины…