Хроники Ассирии. Син-аххе-риб. Книга третья. Табал
Шрифт:
Кто-то осторожно заглянул в палатку:
— Сотник, сотник Шимшон! Таба-Ашшур ждет тебя в своем шатре.
Это был посланец от командира кисира.
«Началось. Слава богам! Хуже нет, чем неделями слоняться по лагерю, пытаясь добиться дисциплины там, где она не нужна, — обрадовался старый воин. — Ничто так не разлагает армию, как долгие осады, бездействие и бесконечное ожидание битвы».
— Иду, — отозвался Шимшон.
Он вернулся к койке, присел; стал не спеша одеваться, долго не мог застегнуть сначала доспехи,
Гонец, оказывается, все это время ждал его около палатки, поэтому заглянул снова, напомнил о себе, стал подгонять:
— Сотник…
— Да иду я, — раздраженно ответил тот.
Снаружи было сыро. На лагерь опускался густой туман; казалось, капельки влаги висят в воздухе. До шатра командира Шимшон несколько раз обтирал лицо ладонью, так и умылся на ходу.
Таба-Ашшур — двадцатипятилетний вавилонянин, высокорослый, широкоплечий воин в ярком и богатом снаряжении, в своем извечно закрытом золоченом шлеме, — встретил его молча, ничем не высказав недовольства. Шимшон пришел на сбор последним, все двадцать сотников кисира были уже здесь. За спиной у командира висела карта с позициями ассирийцев, оврагами, рекой и частью городской стены, нарисованная углем на вымоченной в извести и хорошо выделанной воловьей шкуре.
— Выдвигаемся без сигнала, по моей команде. Наступаем на этом участке, — показывал на плане Таба-Ашшур. — Идем в три колонны. На острие — сотни Хавшаба, Шимшона и Иари. Остальные следуют за ними в обычном порядке. Туман скроет наше передвижение. Крадитесь как кошки. Мы не берем ни таранов, ни осадных башен, ни лестниц. За нас сработают инженеры. Как только обрушится стена, врываемся в пролом — и держимся, пока не подойдут подкрепления. Не увлекайтесь! Если получится, можно углубиться на квартал или два. Дальше не идти. Тут важно самим не оказаться в ловушке. Есть вопросы?
— Ккк-а-к мы дойдем до стен? В ппп-я-ти шагах ннн-и-чего не видно, такой туман. А нам ннн-у-жно выйти прямо к ппп-ролому, — заикаясь, выразил всеобщие опасения одноглазый сотник Иари. Выглядел он совсем стариком, но его рука все еще была крепка, а авторитет в кисире оставался непререкаем.
Сотники поддержали говорившего одобрительным гулом.
— Не заблудитесь, — спокойно ответил командир. — Только что вернулись разведчики. Они прошли до самых стен. В землю вбиты колышки, натянута веревка. Три направления, для трех колонн.
Шимшона смущало другое:
— А если инженеры ошибутся с расчетами и стена устоит? Поворачиваем назад? Эта прогулка туда и обратно обойдется кисиру в сотню трупов и две сотни раненых. Может, все-таки прихватим с собой лестницы? Что зря шататься?
Хавшаба поддержал старого друга:
— И то правда! Сколько уже раз такое было. С лестницами сподручнее, не помешают.
— Нет. Идем налегке, — запретил Таба-Ашшур.
Сотники промолчали: приказ есть
— Тогда на этом все. Возвращайтесь к себе. Поднимайте людей. Выходите на исходную и ждите моего гонца… Шимшон, задержись.
«Ты собираешься вдолбить мне в голову какое-то почтение? Молод еще. Твой высокий сан еще не повод учить меня войне, — ворчливо подумал тот. С Хавшабой попрощался кивком: — Увидимся на поле боя».
Таба-Ашшур дождался, пока они останутся вдвоем, подошел к невысокому столику в углу шатра, заставленном блюдами с обильным угощением: мясом, свежими овощами, фруктами, напитками. Снял шлем, взял чашу с вином, повернулся к сотнику.
— Твой вопрос закономерен. И правильный, по сути. Но ответ на него я могу сказать только тебе. Штурм города начнется на час раньше и одновременно с трех сторон, кроме нашего направления. Западная стена — самая укрепленная, и то, что сюда не будет нанесен удар, не вызовет у врага подозрений. И это единственный участок, где можно было сделать подкоп. Мы идем налегке, потому что это даст нам фактор внезапности. По этой же причине Ашшур-аха-иддин бросает в пролом всего один кисир. Наш. Больше людей будет труднее скрыть. Труднее подойти к стенам незаметно… Я ответил на твой вопрос?
Все это время Шимшон смотрел на лицо командира. Он никогда не видел его без шлема, хотя служил с этим человеком уже три года. Нос и верхняя губа Таба-Ашшура были срезаны до самого черепа и зубов, обнажая белую кость.
— Да, мой командир, — ответил сотник, опуская глаза.
Таба-Ашшур попытался усмехнуться, понимая, что смутило старого воина, но эта гримаса еще больше обезобразила его лицо.
— Эламский меч. Не думал, что тебя чем-то можно удивить. Выпьешь вина?
— С удовольствием, мой командир.
Они выпили. Таба-Ашшур стал интересоваться всего ли в достатке, провизии, вина, пива, одеял, как настроение среди солдат, — он ценил этого опытного воина, — под конец спросил о Мароне.
— Знаю только, что он жив и где-то в плену у киммерийцев, — нахмурившись, ответил Шимшон.
«Скверно, что командир именно сейчас, перед боем, напомнил ему о его младшем. Как теперь не бояться и за других сыновей?»
Час спустя кисир Таба-Ашшура вышел из ассирийского лагеря и занял исходные позиции.
Туман к этому времени стал только гуще, и это было на руку атакующим.
Шимшон обошел свою сотню, осматривая амуницию: кого-то заставил подтянуть ремень, кого-то — заменить снаряжение, предупреждал: «Чтоб без единого звука мне! Услышу, как бряцает чей-то меч о доспехи, или кто-то гремит щитом — заставлю жрать собственное дерьмо!»
Потом приказал сделать двадцать шагов вперед. Не строем. Каждый сам по себе. Прислушался. Приказал отступить и снова пройтись.
Нет. Все хорошо. Тихо…