Хроники Ассирии. Син-аххе-риб. Книга третья. Табал

Корбут Андрей Евгеньевич

Они шли, предвкушая встречу с домашними, долгий отдых, обильную трапезу и стараясь не думать о Мароне, о чьей судьбе было неведомо, но о ком знали: либо погиб, либо пленен, что лучше — неизвестно.

— Шели пока не говорите, — сказал Шимшон. — Он в разведке. Скажем, что его отослали в Табал по приказу принца. Дескать, раньше зимы не ждать. Подождем. Может, будут какие вести.

— Отец, да ей все равно, — осклабился Гиваргис.

— Рот закрой. Ты о моей жене говоришь, щенок, — зарычал отец.

Арица насмешливо посмотрел на Варду:

— Как думаешь, освоилась твоя невеста? Когда

свадьба, уже решил?

— Не знаю. Как отец скажет?

Шимшон закивал и, все еще сердясь на Гиваргиса, через силу улыбнулся:

— Чего тянуть. Так она кто? Рабыня. Не стоит ни ей к этой жизни привыкать, ни домашним к ее нынешнему положению. Решил, значит, не тяни. Дней пять на сборы, и женитесь. Я поговорю с Диялой и Хемдой. Гиваргис и Арица обойдут родственников и друзей. А за всеми этими хлопотами и о Мароне меньше вспоминать будут.

Впереди показался их огромный двухэтажный дом, выглядывающий из-за высокого глинобитного забора, с широкими воротами из светлого бука. Около калитки играли младшие сыновья Гиваргиса, двенадцати и девяти лет.

— Сасон! Реут! — позвал их отец.

Дети, оставив свои забавы, замерли и стали всматриваться в мужчин.

— Дедушка! Отец! Наши вернулись! — закричали мальчики, стремглав бросившись к ним.

— Отец, Хадар уже совсем взрослый, — Гиваргис вспомнил о своем старшем сыне, и примирительно посмотрел на Шимшона. — Может, его вместо Марона в разведку пристроишь? Он и наездник не хуже братца.

— Сколько ему? Четырнадцать? Нет. Годик подождем…

***

— Если Хемда будет спрашивать, куда я пошла, — скажи: к Заре. Это жена пивовара с соседней улицы. А тебя я отослала домой, — напутствовала будущую родственницу Шели, то и дело оглядываясь на Шумуна, поджидавшего ее в сторонке.

— Да, я так и скажу, — кивнула Агава и несмело улыбнулась.

Девушке было лестно, что Шели не колеблясь посвятила ее в свою тайну.

Молодая женщина подмигнула:

— Как думаешь, он очень богат? Не отвечай, сама знаю, что очень. Один его доспех стоит всего нашего дома. Не удивлюсь, если выяснится, что он служит одному из принцев или самому царю…

Но, собравшись уходить, она снова обернулась:

— Только ни в коем случае нигде не задерживайся. Будет нехорошо, если я вдруг вернусь раньше тебя.

А ведь такая мысль и правда промелькнула в юной головке — сбежать ото всех (представится ли еще такой случай?) Но желание отомстить за свою поломанную судьбу оказалось куда сильнее, чем она могла себе представить. Как! Эти ассирийцы, что обрекли ее семью на горе, а саму ее — на позор, будут и дальше жить, есть, пить, спать, смеяться, плодить детей?!.. Да не бывать этому!

И от того, что решение это обрело кровь и плоть окончательно и бесповоротно, Агава вдруг почувствовала, как легче стало дышать, как будто с души спал камень, и вместо страха ее сердце переполняло невероятное ощущение свободы и счастья.

Она сразу пошла домой. Рассказала Хемде, где Шели, — разумеется, выдуманную историю, — и сразу взялась за работу: будущая свекровь отправила ее прибраться в комнатах на втором этаже.

— Говорят, царский полк вот-вот вернется в столицу, — объяснила Хемда свое поручение, удивившись сияющему

впервые за многие дни лицу девушки, и подумала: «Неужто она и в самом деле ждет возвращения своего Варды? Бывает же такое… Он ее силой взял, небось родных вырезал всех до одного, а она прямо как кошка».

Агава поднялась наверх. Лестница была узкая и крутая. На предпоследней ступеньке заметила глубокую выбоину.

«Не забыть бы про нее, не оступиться в темноте, шум может меня выдать».

Она смотрела вокруг, словно и не жила здесь последние месяцы и видела все впервые…

На втором этаже было шесть комнат: Шимшона и Шели, Варды, Гиваргиса и Сигаль, Арицы, Ниноса и Эдми, Марона. Дияла и Хемда жили в отдельной пристройке во внутреннем дворике, куда можно было попасть, минуя жилые помещения на первом этаже, где спали вся детвора и все остальные домашние. Этот дворик был меньше первого, находившегося перед домом, здесь стоял домашний алтарь и покоился прах умерших.

«Диялы дома не будет. Она вернется только послезавтра. Сами боги берегут ее», — думала Агава.

Она убиралась с особой тщательностью, стараясь запомнить каждую мелочь, которая могла бы помочь или помешать ее мести.

Добравшись до комнаты Варды, Агава легла ничком на ложе, прикрыла глаза. Представила, как будущий муж лежит рядом, осторожно перевернулась на бок, левая рука нащупала под койкой спрятанный нож… И занесла его над собой.

Она убьет его! Убьет!

А что, если он положит ее на другую сторону кровати?

Тогда ей придется встать. Только бы не разбудить его…

— Агава, — раздался сзади детский голосок.

Она вздрогнула, сжалась, а потом резко обернулась. Это была Рина, дочь Гиваргиса.

— Да, милая, что случилось? — стараясь придать лицу безмятежный вид и пряча за спиной нож, спросила Агава.

— Бежим скорей. Дедушка и папа вернулись. И Варда, — улыбнулась пятилетняя девчушка.

***

Пили, ели и предавались веселью всю ночь. Пришли родственники, друзья, соседи. Больше ста человек. В основном мужчины, из женщин были только домашние. Сидели на толстых коврах, которыми выстелили весь передний дворик, много говорили, делились впечатлениями о походе, хвастали без меры, поносили врагов, восхваляли царя, всех богов, а еще смеялись, горланили песни и порой пускались в пляс.

Пиво лилось рекой, овсяными лепешками черпали плов из огромного казана, съели гору моченых яблок…

Шимшон к полуночи совсем захмелел, перестал сердиться на Шели, которую пришлось искать сначала у одной, затем у другой подруги… пока жена сама не пришла домой, уже затемно. Ругать ее на людях глава семьи не стал, но насупился и долго обижался. И вот теперь захотелось женской ласки, любовных утех.

Шимшон усадил любимую жену рядом, когда она вынесла мясо с ягодами, полез целоваться. Шели смеялась, шутливо его отталкивала, пока он не стал проявлять нетерпение и при всех хватать ее за соромные места. Тогда она подняла его и, держа под руки, повела наверх в их комнату. А уж там молодая женщина заставила мужа забыть и ревность, и обиду. Откуда ему было знать, что, закрывая глаза, она вспоминала о том, с кем всего несколько часов назад предавалась любви на постоялом дворе.