Хроники Ассирии. Син-аххе-риб. Книга третья. Табал
Шрифт:
— Владыка, ты знаешь, что каждый из нас готов умереть за тебя и твоего сына, но разве не справедливости ты жаждешь, когда вершишь свой суд? За этот месяц внутренняя стража трижды допрашивала моих людей, многих пытала, лишила жизни моего писца, только за то, что он однажды посещал дворец принца, пятеро детей остались сиротами.
Выступил Скур-бел-дан:
— Взяли штурмом дворец моего кравчего, у которого зимой умер во младенчестве сын… И в чем только подозревали, не понятно!
Запинаясь, стал вещать Адад-шум-уцур, рассказал о том, как внутренняя стража хватала жрецов, искала
Все осмелели, стали говорить громче, жаловаться на притеснения и произвол стражников, а главное, отовсюду слышалось все растущее беспокойство за свою жизнь. Никто не осмелился бросить прямые обвинения царевичу в причастности его к убийствам наместников, но вряд ли в этом кто сомневался.
«Он все испортил, — думал Син-аххе-риб. — Кто его поддержит? Аби-Рама, да еще, может быть, пара мелких сошек, в чьей помощи Закуту не нуждается вовсе. Остальные пойдут за Ашшур-аха-иддином. И уже ничего не поделаешь. А Бэл-ушэзибу, безусловно, прав: отдай я трон Арад-бел-иту, Ассирия погрузится в пучину безвластия».
— Как же они похожи на стаю бродячих псов, что из-за голода пытаются забрать у льва его законный ужин, — пробормотал Арад-бел-ит.
— Не стоит тянуть, мой дорогой брат. Если мы хотим нанести удар — сейчас самое время, — шепотом напомнил об их плане Набу-шур-уцур.
Царевич медлил с ответом. Отдав приказ ввести во дворец верную ему стражу, он так и не решил для себя, как поступит с царем после того, как захватит власть. Оставлять его в живых было бы самоубийством, казнить — трусостью.
Арад-бел-ит посмотрел на отца, встретился с его упорным взглядом и, наверное, впервые в жизни не опустил глаза.
«А ведь он решится. Пойдет до конца, если его не остановить, — внутренне содрогнулся Син-аххе-риб, чувствуя, как в нем самом закипает ярость. — Я сам выжгу твой мозг каленым железом, чтобы навсегда избавить от скверны! Надо было утопить тебя как слепого котенка, когда ты только появился на свет!»
Лицо царя окаменело, стало серым, как земля, зрачки расширились, а в жилах застучала кровь… Но, совладав с собой, он улыбнулся и ласково произнес:
— Мой сын, подойди ко мне!
Арад-бел-ит вздрогнул от этих слов, растерялся. Неуверенно шагнул к трону.
— Мы оба виновны в том, что случилось, — сказал царь, положив руку на плечо царевичу. — Вспомни Гильгамеша. Вечного странника и героя. Что ведет нас по жизни? Необузданные страсти, честолюбие и жажда наживы. Тому, кто сможет победить в себе эти пороки, по силам управлять миром. Но как быть, если ты идешь в обнимку с богами и все время наступаешь им на ноги, словно косолапый медведь…
И сказав так, царь расхохотался. Зал ответил ему смехом. На лицах появились сдержанные и осторожные улыбки, никто не понимал, что означает эта внезапная перемена в настроении владыки…
А Син-аххе-риб вдруг поднял руку, призывая всех замолчать, и, когда наступила тишина, заговорил, сначала глухо, но чем далее, тем звонче и увереннее:
О все видавшем до края мира,
О
О врагов покорившем вместе с другом,
О постигшем премудрость, о все проницавшем:
Сокровенное видел он, тайное ведал,
Принес нам весть о днях до потопа,
В дальний путь ходил, но устал и смирился,
Рассказ о трудах на камне высек,
Стеною обнес Урук огражденный,
Светлый амбар Эаны священной. —
Осмотри стену, чьи венцы, как по нити,
Погляди на вал, что не знает подобья,
Прикоснись к порогам, лежащим издревле,
И вступи в Эану, жилище Иштар, —
Даже будущий царь не построит такого, —
Поднимись и пройди по стенам Урука,
Обозри основанье, кирпичи ощупай:
Его кирпичи не обожжены ли
И заложены стены не семью ль мудрецами?
Велик он более всех человеков,
На две трети он бог, на одну — человек он,
Образ его тела на вид несравненен,
Стену Урука он возносит.
Буйный муж, чья глава, как у тура, подъята,
Чье оружье в бою не имеет равных, —
Все его товарищи встают по барабану!
По спальням страшатся мужи Урука:
"Отцу Гильгамеш не оставит сына!
Днем и ночью буйствует плотью.
Часто их жалобу слыхивали боги,
Воззвали они к великой Аруру:
"Аруру, ты создала Гильгамеша,
Теперь создай ему подобье!..*
Эпос о Гильгамеше царь знал наизусть.
Все были уверены, что Син-аххе-риб перескажет короткий отрывок и на этом остановится, но за первой главой последовала вторая, за второй — третья. Царь говорил вдохновенно, иногда прерываясь, чтобы немного отдохнуть, или что-то вспомнить, или чтобы прислушаться к тишине, среди которой звенели его слова. «Не хочет ли он прочесть весь достопочтимый труд?» — удивлялись сановники, не подавая и виду, что утомлены или пресыщены столь длинным и не совсем уместным монологом.