Хроники Ассирии. Син-аххе-риб. Книга третья. Табал
Шрифт:
Каас приблизилась к ложу, подняла на мужа растерянное лицо, пустила слезу.
Тут Ша-Ашшур-дуббу не выдержал и расхохотался.
— Поверила! Поверила! — принялся кричать он сквозь смех. — Думала — все! Куда там! Я еще тебя похороню. И никогда — слышишь, никогда — ни Хэидэру, ни Ходададу не стать наместниками вместо меня! Пусть женятся, заводят детей, вот тогда и поговорим о том, кто займет мое место! Пусть наконец порадуют меня внуками.
Каас неожиданно улыбнулась, но так, что у Ша-Ашшур-дуббу холодок пробежал по коже.
— Так ты для этого меня звал, дорогой?
— С чего ты решила? — вздрогнул наместник, услышав в этих словах скрытую угрозу. — Почему это самое время?
— Несколько дней назад я получила послание от царицы. Она сообщает, что хочет сосватать одну из дочерей Ашшур-дур-пании нашему сыну Хэидэру.
— Несколько дней назад? — возмутился Ша-Ашшур-дуббу. — И почему же я узнаю об этом только сегодня?
Он присел на постели и внимательно посмотрел на жену, черты его лица неожиданно смягчились.
— Всегда помни, что мне небезразлична судьба моих сыновей. А что сам Ашшур-дур-пания? Он что говорит?
— Он согласен, если только ты не будешь этому противиться.
— Ты шутишь, противиться! Породниться с царским кравчим и лучшим другом Закуту!.. Постой, но у него ведь есть и другие дочери. Ты не думала о том, чтобы пристроить еще и Ходадада?
— Думала, и обязательно устрою, если ты дашь свое согласие, — с улыбкой подтвердила Каас.
— Да согласен я, согласен, — довольно откликнулся наместник, и неожиданно сам для себя взял жену за руку.
По телу Каас пробежала дрожь.
— Ты знаешь, а я ведь и правда хочу внуков, — вздохнул Ша-Ашшур-дуббу.
Но смутившись своей слабости, он тут же стал выпроваживать жену, пожелал ей спокойной ночи, добрых снов, а когда за ней закрылась дверь, лег поверх кровати и задумался. Оказывается, — он и сам не верил в это, — в нем жило что-то такое, что теперь заставило биться его сердце иначе, что разбудило в нем теплоту и нежность.
Какие глупости, отмахнулся от собственных мыслей наместник. Ну, поженятся они, обзаведутся семьями, детьми… Мне-то с этого что?
Он вдруг вспомнил, как впервые взял в руки старшего сына, гордый собой, поднял его над головой, смотрел на Каас, от чьей красоты тогда нельзя было отвести глаз, и воздавал хвалу богам за подаренное ему счастье.
А ведь когда-то он действительно любил ее.
С этими воспоминаниями Ша-Ашшур-дуббу и уснул. Счастливый и умиротворенный.
Дилшэд, изучивший за многие годы сон своего господина, уверенный, что теперь его не разбудят ни гром, ни молния, обошел кровать справа, взял одну из подушек. И накрыл ею наместнику лицо, навалившись всем телом. Ша-Ашшур-дуббу проснулся, попытался сопротивляться, но усилия его были тщетны, и менее чем через минуту он затих.
***
За три недели до начала восстания.
Ассирия. Провинция Арпад
— И она не сомневается в твоей преданности? — Бальтазар недоверчиво посмотрел на старуху.
— А как иначе? Ведь это я помогла ей избавиться от соперницы и вернуть любовь мужа.
— Хм… избавиться от соперницы, допустим,
— Ты прав, это дорогое удовольствие… цыпа, цыпа, цыпа, — разговаривая, старуха кормила цыплят. Рассыпая по полу зерно и толченую скорлупу, она одним глазом следила за птицей, а вторым, не мигая, за дорогим гостем. — Это зелье сварить непросто: там и травы, и корнеплоды, и кое-какие грибы, даже ягоды, но самое главное — высушенный яд каракурта. Ведь что для мужчины главное? Чтобы то, что есть у него между ног, всегда стояло как кол. Последние три или четыре месяца Мара подмешивает это снадобье наместнику в вино. Зазаи наверняка уверен, что это она вызывает в нем такую страсть. То же самое средство я дам ей и в этот раз, но сегодня оно во сто крат сильнее, чем обычно.
Глаза Бальтазара стали неподвижными, взгляд — колючим.
— А ведь ты тоже озабочен этой бедой. Что, молодая жена все соки выпила?
— Беспокоишься о моем здоровье?
Старуха все поняла: что обидела, что потревожила свежую рану, и, не желая будить лиха, зная силу этого страшного человека, посмотрела на небо.
— Пойдем-ка в дом. Солнце уже высоко. Вот-вот проснутся соседи, а они у меня любопытные.
— Нет. Не пойду. Мне предстоит долгий путь назад. К вечеру надо быть в столице. Меня может хватиться царь… Промашки не случится?
— Не переживай. Ее евнух приходит после обеда, ближе к вечеру. К утру все будет кончено.
— Тогда до утра ты должна исчезнуть. Тебя станут искать по всей Ассирии. И новые враги, и старые друзья. И лучше тебе не попадаться. Отправляйся на север, в Хаттусу. Пересидишь там какое-то время.
Старуха тихонько и скрипуче засмеялась.
— Бережешь меня. Нужна я тебе еще… Только к чему мне так далеко забираться? Я найду где спрятаться.
— Делай что велено… Это тебе на дорожные расходы, на первое время, — Бальтазар снял с пояса тяжелый кошель, полный серебра, и бросил его старухе, ловко подхватившей кошель на лету. — В Хаттусе найдешь киммерийца Эрика, царского конюшего. Он даст тебе кров.
— Уж не к самому ли киммерийскому царю ты подбираешься, мой господин?
— Ты стала слишком любопытной, — нахмурился гость.
— А что еще кроме любопытства мне остается? Ведь я уже не та, что раньше, — в голосе послышалась обида.
— Ну, ну, довольно, Кара, — смягчился Бальтазар, впервые за всю их встречу назвав ее по имени.
— Значит, помнишь еще, как меня зовут.
— Я слишком многим тебе обязан, чтобы забыть, — уже намного тверже произнес он, быстро овладев собой. — Мне пора.
После этого Бальтазар не оглядываясь ушел, так, словно бежал из дома колдуньи.
Кара, проводив его взглядом, бессильно опустилась на деревянную колоду, стоявшую посреди двора и, вытянув перед собой морщинистые сухие руки, покрытые шрамами и ожогами, долго в них всматривалась, будто надеялась вспомнить, как они выглядели пятнадцать лет назад, когда их целовал Бальтазар, клянясь ей в любви. Подумала: «Бедный мальчик совсем испортился. Каким же чистым и наивным был он тогда! И что с ним сталось».