Хроники черной луны

Овчинников Денис

– А главного жреца сможешь так?

– Неа. Не смогу, даже если очень захочу. Я даже не помню, чего я там в лодке нес. Испугался жуть. И за тебя и за себя.

– Да уж. Я сам чуть со страху не обделался, не то что они. – Мы посмеялись. Потом я обратил внимание, что руки Мумра как-то неестественно лежат на коленях. Спрятанные под грубыми перчатками они выглядели как неживые, как посторонний шаману предмет.

– Что с руками?

– Плохо с руками.
– Он аккуратно стянул перчатки. Некогда красивые белые мизинцы сейчас обуглились и скрючились. Остальные пальцы были целее, но тоже сильно обожжены.

– Перестарался?

– Ага. Совсем чуть-чуть, но сам видишь. В моем деле

чуть-чуть не считается. Ничего. Заживут. Мизинцы, правда, придется искать другие. Этими только собак кормить, да и то побрезгуют. Так что я пока шаманить не могу, за услугами к кому-нибудь другому обращайся. – Он невесело улыбнулся.

– Ты из-за этого меня грибами лечишь?

– А ты думал. Да не грызи себя, это не высокая плата. Главное живыми ушли.

Помолчали, думая каждый о своем. Боль в животе накатывала все сильнее. Я постарался этого не замечать.

– Ты не сказал где мы сейчас.

– Это Митра. Деревушка на берегу. Я попросил капитана высадить нас здесь, а не в столице.

– Что значит Митра? Мы не на Иредосе?

– Нет. Я заплатил капитану приличную сумму, и он в Иредосе только запасы пополнил, потом сразу в море. Утром зашли в порт, в обед уже отплыли. До столицы отсюда дней десять пешком, может чуть больше. Так что выздоравливай, и в путь. Как живот?

– Болит.

– Тебе нужно еще поспать.

Вынув откуда-то из-за пазухи мешочек, высыпал его содержимое прямо в кувшин. Разболтал, понюхал, потом протянул мне.

– Пей. Только сразу глотай, а то вырвет.

Сделав, как он велел, я поморщился, откинулся на подушку и почти сразу отключился.

От старой императорской дороги осталось лишь громкое название. Плиты разошлись, и в трещины местами пробивалась жухлая трава. Украшавшие обочину через каждую шестую лигу скульптуры императоров упали и затерялись в мусоре и песке. За когда-то самой красивой дорогой в империи давно уже никто не следил. Порывшись в без преувеличений бездонной памяти я к удивлению не нашел воспоминаний кто же построил прямой как древко копья и абсолютно никому не нужный тракт. Видимо сам факт строительства был столь несущественен, что не нашел отражения в хрониках жрецов. Я сказал об этом Мумру, на что он сделал несколько весьма нелестных замечаний о нашей империи, императорах и белых людях вообще. Пришлось попросить его заткнуться. Большинство акведуков над оврагами и просто между крутыми обрывами холмов еще стояли, но мы не рисковали на них забираться, обходили по низу, благо тропа была уже набита.

В столицу можно было попасть двумя путями, вдоль побережья, идя сначала на север, а потом на восток вдоль глубоко забравшегося залива и напрямую по старой императорской дороге. Местность вдоль побережья была хорошо обжита, имела множество курманов и предлагала вполне приятное и необременительное путешествие. Каменный же путь напрямую не предлагал выбравшим его дуракам ничего кроме уединения и отсутствия любопытных глаз. Мы, не сговариваясь, выбрали этот вариант. Лишний интерес к нашим персонам был ни к чему. Курманов здесь не было и приходилось ночевать в каких-то богами забытых деревушках, а порой и просто на земле - но это нас ничуть не смущало.

Бредя по белым изъеденным ветром плитам, мы болтали обо всем на свете: о моих приключениях в долине, о жизни Мумра на острове. Нам обоим было что вспомнить.

Однажды, перебираясь через очередной овраг, Мумр задал мне вопрос:

– А что с твоей памятью? Ты говорил, что помнишь все, что помнил жрец.

– Примерно так. Но знаешь, в последнее время меня это все больше и больше беспокоит.

– Почему?

– Не уверен, сможешь ли ты понять. По началу, как только я вставил себе это кольцо, память жреца прорывалась в меня по маленьким крупицам.

В нужный момент я задумывался о чем-нибудь, что не мог знать в принципе и вдруг находил ответ. Потом, уже после пустыни память потекла тонким ручейком. Целые эпизоды из жизни, какие-то куски хроник. Со временем этих кусков стало так много, что я начал путать, где же моя собственная память, а где память жреца. Мне кажется я начинаю сходить с ума. Еще чуть-чуть и личность Двадцать Шестого восстановиться во мне полностью. Я перестану быть Семеном. Может и Двадцать Шестым не стану, но и перестану быть собой. Только желание поквитаться с Первым жрецом удерживает меня от желания выдернуть кольцо из головы, и пусть даже умереть, но прекратить этот ужас.

Мумр долго молчал, переваривая сказанное. И вдруг уже под вечер поведал мне свои размышления.

– Твоя голова, Семен, как кувшин. Только вот воды собственных воспоминаний плескалось в нем на самом донышке. А тут появился такой благодатный источник как кольцо. Естественно кувшин пытается заполниться. Но не бойся растворится в этой новой памяти. Ведь человек это не только воспоминания, это и характер и привычки, и отношение к окружающим в данный момент людям и много еще чего, что кольцо не сможет залить и растворить.

– Ты так думаешь?

– Я в этом уверен.

– Хотел бы и я немножко этой уверенности. Может мне стоит убить тебя и съесть твой мозг?
– я сделал притворную попытку кинуться на шамана. Он же состроил самую испуганную из всех своих рожиц и завизжал как уличная девка:

– Не прикасайся ко мне, грязный извращенец.

Мы оба заржали, выпуская наружу вдруг накатившее уныние.

Это был самый большой курман из всех виденных мною раньше. Большая общая комната занимала весь первый этаж. Люди сидели за низенькими столиками, на расстеленных вдоль стен коврах, прямо на полу, подложив за спину собственные тюки. Наше появление заинтересовало многих. Нас звали присоединиться, рассказать новости, просто пообщаться. Утомленные долгой дорогой люди разомлели и были рады любому новому человеку. Всем пришлось вежливо отказать, сославшись на усталость. В дальнем углу курмана нашелся хозяин. Комнату на втором этаже удалось снять лишь за очень кругленькую сумму золотом. Подешевле же предлагалось заночевать прямо здесь, притулившись где-нибудь у стены, и то - если спать дадут веселящиеся соседи. Но мы не скупились, взяли небольшую комнатку с одной кроватью. Мумр согласился поспать на полу.

До столицы было всего полдня пути. Курман был распложен крайне удачно. В нем останавливались на ночлег все, кто хотел попасть в город засветло. Ложась пораньше, они выходили в путь ночью, и с первыми лучами солнца были у ворот. Вблизи города курманов тоже хватало, разного вкуса и размера, но там было еще дороже. Вдобавок только этот курман был на перекрестке всех дорог. Отсюда уходили караваны и на неизведанный и такой будоражащий умы восток и на жаркий и пыльный юг, на жестокий и непокорный север. Часть сделок происходило прямо здесь, товары переходили в руки перекупщиков, а довольные скорой, пусть и не такой большой, как в столице наживой, торговцы отправлялись домой.

Добравшись до низенькой кровати, я рухнул на нее как подкошенный. Недавние раны давали о себе знать, я очень быстро уставал, особенно на солнцепеке. Мумр же, как будто не шел со мной весь день рядом. Он кружил по комнате, осмотрел все углы, повыглядывал из узенького окна на толпящихся внизу лошадей и верблюдов. Наконец замерев у изголовья кровати, выдал:

– Скучно мне, и спать неохота. Спущусь ка я вниз, пообщаюсь с торгашами. Может узнаю чего полезного.

– Думаешь, это безопасно? – Самому мне думать было лень. Сон почти подобрался к моей голове и беседу я поддерживал с трудом.