Хроники времен Екатерины II. 1729-1796 гг
Шрифт:
Храповицкого.
— Так, значит, бессердечные или безупречные. Каков французик? — произнесла
она глухим от ярости голосом.
Александр Васильевич счел за лучшее промолчать.
До конца своей миссии в Петербурге Сегюр так и не узнает, как прав был министр
иностранных дел Верженн, снабдивший его при отъезде новыми, повышенной сложности
шифрами и напутствовавший следующими словами:
— On ne pout pousser trop loin en Russie les precautions pour garder les chiffres avec
suret'e134.
133 Archive des affaires 'etrang`eres Paris. Corespondance S'egur mai-ao`ut 1789 N 44, juillet 1789, pp 146-150.
134
(фр.).
5
Впрочем, промашка с шифрами была едва ли не единственной ошибкой
французского посланника за время пятилетней работы в Петербурге.
Граф Луи-Филипп де Сегюр прибыл в Санкт-Петербург в марте 1785 года.
Несмотря на молодость — ему едва исполнилось тридцать два года — в парижском
высшем свете он был фигурой заметной. Потомок одного из древнейших
аристократических родов, сын военного министра и маршала Франции, Сегюр, как и его
друзья маркиз де Лафайет и виконт де Ноайль был принят в салоне Жюли де Полиньяк,
близкой подруги Марии-Антуанетты. Избрав, по семейной традиции, военную карьеру, он,
вслед за Лафайетом и Ноайлем, сражался за независимость английских колоний в Америке
и был награжден республиканским орденом Цинцинната — орлом на голубой ленте.
Письма, которые он писал отцу из Америки в 1782—1783 годах, определили его
дальнейшую судьбу. Верженн, на которого произвел большое впечатление литературный слог
молодого полковника (по возвращении во Францию Сегюр был назначен шефом полка
Орлеанских драгун), его широкие познания в древней и новой истории, предложил ему
испытать себя на дипломатической службе. В то время — в конце 1785 года — как раз
открывалась вакансия посланника в Петербурге. На этот пост хотели назначить графа де
Нарбонна, протеже сестры Людовика XVI мадам Аделаиды, но связи отца Сегюра и влияние
Жюли де Полиньяк, конфидентки Марии-Антуанетты, решили дело в его пользу.
К миссии в России Сегюр готовился очень серьезно. Он внимательно изучил
дипломатическую переписку своих предшественников, встречался и обстоятельно беседовал с
Бретейлем, пытавшимся представить себя в качестве тайного героя июньского переворота
1762 года, Мельхиором Гриммом. Последний, кстати, дал в письме к Екатерине весьма
лестную оценку будущему посланнику.
Задачи перед ним ставились скромные: «Король убежден, что любые попытки
приобрести
Сегюру, подписанной Верженном 16 декабря 1784 года. Таков был печальный итог
движения России и Франции навстречу друг другу, начавшегося было после опалы
Шуазеля.
С воцарением Людовика XVI, которого Екатерина ставила не в пример выше его
предшественника, дела какое-то время пошли на лад, но затем вернулись в прежнее состояние
взаимного недоверия. Причину этого в Версале видели в наметившемся после опалы Панина
сближении России с Австрией, боровшейся в то время с Францией из-за влияния в
Нидерландах. Сегюру предписывалось противодействовать русско-австрийскому союзу,
рекомендовалось, хотя и без большой надежды на успех, продолжить переговоры о
заключении торгового трактата, которые безуспешно велись французскими послами с XVII
века, со времен царя Михаила Федоровича. Главным противником развития торговых
отношений с Францией в Париже считали Потемкина, в котором видели, и не без оснований,
убежденного англофила.
Забегая вперед скажем, что в истории русско-французских отношений Сегюр
остался самым выдающимся представителем Франции в Петербурге, не только потому, что
поднял их уровень на казавшуюся недосягаемой высоту, но и потому, что добился этого,
опираясь на доброе расположение Екатерины и дружбу Потемкина, считавшихся в
Париже, как мы видели, недоброжелателями Франции.
Впрочем, уже первые шаги Сегюра на дипломатическом поприще были вполне
неординарны. По пути в Петербург, в Майнце, на обеде у маркграфа Цвайбрюккенского
Сегюр, верный традиции французской дипломатии занимать самые почетные места,
уселся в кресло, предназначенное для российского посланника графа Николая Румянцева,
при этом слегка оттолкнув его, что уже само по себе считалось серьезным нарушением
этикета. Румянцев пожаловался в Петербург, в дело вмешалась его тетка, графиня
Прасковья Брюс, жена столичного генерал-губернатора и статс-дама, — и в результате
первая аудиенция нового французского посла у императрицы состоялась только через две
недели после его приезда — 9 марта 1785 года.
В комнате, где Сегюр ожидал приглашения к императрице, находился австрийский
посол граф Кобенцель. «Его живая, яркая речь, важность некоторых вопросов, которые
он затронул, — вспоминал впоследствии Сегюр, — настолько заняли мое внимание, что в