Хроники времен Екатерины II. 1729-1796 гг

Стегний Петр Владимирович

Головина ответила лишь то, что могла ответить.

— Мне кажется, что великий князь и его молодая супруга вполне счастливы.

Положив свою руку поверх руки Головиной, Екатерина произнесла тоном, который

обличал крайнее душевное волнение, фразу, навсегда оставшуюся в памяти графини:

— Я знаю, вы не тот человек, который разъединяет любящих. Я все вижу и знаю

гораздо больше, чем вы можете себе представить. Моя признательность к вам будет

длиться вечно.

Головина

была тронута до глубины души. Ее и саму все более беспокоило то, как

складывались отношения между Александром и Елизаветой. После замужества великая

княгиня очень похорошела. Когда она появлялась на людях, ее ангельское лицо,

грациозные движения, легкая походка привлекали внимание всех. Всех, кроме великого

князя.

Внешне жизнь Александра и Елизаветы, особенно на первых порах, выглядела

вполне безоблачной. В окружении Екатерины их называли не иначе, как Амуром и

Психеей. И лишь немногие замечали, что отношения великокняжеской четы были, если

можно так выразиться, чересчур платоническими. Ни по возрасту, ни по воспитанию

Александр не был готов к браку. Кроме того, нравы екатерининского двора не могли не

деформировать его представлений о существе и даже о внешних формах супружеских

обязанностей.

Как-то вечером, после игры в мяч, великий князь подвел к Головиной

раскрасневшуюся от бега по царскосельской лужайке Елизавету и сказал ей с детским

самодовольством:

— Графиня, Зубов влюблен в мою жену.

При этих словах Елизавета страшно смутилась, но ее юный супруг даже не

заметил, что поставил жену в ложное положение. Варвара Николаевна ответила, что если

Зубов способен на такую низость, то он достоин презрения и не надо обращать на это

внимания. Было, однако, слишком поздно. Эти слова запали в сердце великой княгини.

Зубов, между тем, вовсе не собирался скрывать своих чувств, что не осталось

незамеченным толпившимися вокруг него шпионами, наушниками и прочей сволочью.

Роль поверенной в чувствах Зубова взяла на себя графиня Шувалова. Ей помогали

находившиеся в большом доверии у фаворита граф Федор Головкин и Оттон Магнус

Штакельберг, престарелый дипломат, бывший послом в Варшаве и Стокгольме.

Однажды, встретив Головину на аллеях царскосельского сада, Штакельберг

попытался и ее привлечь на свою сторону.

— Дорогая графиня, — сказал он со светской развязностью, — чем дольше я

наблюдаю за нашей очаровательной Психеей, тем больше теряю голову. Однако и у нее

есть, по крайней мере, один недостаток.

— Какой же? — подняла брови Головина.

— Ее сердце

недостаточно чувствительно: вокруг нее столько несчастных.

Скажите, почему она не хочет воздать должное самым нежным чувствам и глубочайшему

уважению?

— Но с чьей стороны?

— Со стороны того, кого я обожаю.

— Вы с ума сошли, дорогой граф, я не желаю слушать ваши пошлости. Пойдите к

мадам Шуваловой, она поймет вас лучше. Но знайте раз и навсегда, что слабости так же

далеки от Психеи, как ваши слова недалеки от низости.

Между тем Зубов по вечерам продолжал шептаться с Шуваловой, бросая

влюбленные взгляды в сторону великой княгини. Шувалова с упоением предавалась роли

сводни. Для нее, с юности имевшей скверную репутацию, сейчас, на шестом десятке, это

было как бы вторым рождением. Злой и наблюдательный Федор Растопчин, служивший

при великом князе, говорил, что от Шуваловой веяло пороком.

Окна Зубова выходили на апартаменты, которые занимали в Царском Селе

Александр и Елизавета. По вечерам он устраивал у себя под окнами концерты. Генрих

Диц, музыкант, дававший уроки великому князю, играл на viole d’amour, ему

аккомпанировали альт и виолончель. Серенады Дица невольно трогали сердце великой

княгини, очень любившей музыку и прекрасно игравшей на арфе.

И вот во время очередной серенады Зубов уговорил Шувалову умолить Елизавету

пройтись по лужайке возле ее окон в знак одобрения его чувств. Великая княгиня, которую

пугала и приводила в отчаяние двусмысленная ситуация, в которую она попала, чуть было

не согласилась. Лишь решительное вмешательство Головиной заставило ее остаться дома.

И уже на следующий день, итальянский гитарист Сарти, близкий к Зубову, имел

наглость заметить Елизавете, что она не понимает la politique de la soci'et'e199. Елизавета

действительно не понимала того, что происходило вокруг нее. Ее душевные страдания

усугубляло то, что она была воспитана очень добродетельной и обладала развитым

чувством долга. Она всячески пыталась сблизиться с Александром. Тот относился к жене

как к близкому другу, но и только. Утешение великая княгиня находила лишь в долгих

разговорах с Головиной.

Варвара Николаевна храбро противостояла интригам Шуваловой и Зубова. Заметив

как-то, что тот из своего окна подглядывает за тем, что происходит в комнатах великой

княгини, она демонстративно завесила окно темной шторой. И, тем не менее, вряд ли

одной Головиной хватило бы сил обуздать наглость Зубова. Трудно сказать, почему так