Хроники времен Екатерины II. 1729-1796 гг

Стегний Петр Владимирович

продолжала императрица, как бы не слыша Безбородко.

В силу обстоятельств рождения сына, Густав III пытался с малых лет создать ему

репутацию вундеркинда. Наследному принцу не исполнилось и четырнадцати лет, когда

он был избран почетным доктором Упсальского университета.

— Впрочем, знавала я в своей жизни и докторов, и философов, но, по правде

сказать, мало среди них было людей разумных, — задумчиво произнесла Екатерина. —

Помнишь ли, князь Платон, —

обратилась она к Зубову, — как Пален описывал платье, в

котором покойный король явился на подписание мирного трактата?

— Как не помнить, матушка, — отвечал Зубов, скаля мелкие зубы в ускользающей

улыбке. — Камзол короткий, по шведской моде, весь в кружевах и обшитый тесьмой по

швам, три ряда эполет, из которых последние опускались до локтя, шелковые панталоны в

обтяжку, наполовину желтые, наполовину голубые, предлинная шпага на вышитой

перевязи и огромная шпора, как он говорил, принадлежавшая еще Карлу XII.

— А шляпа? — напомнил Безбородко — Шляпу забыли, Платон Александрович.

— Да как же без шляпы? Обязательно шляпа, из желтой соломы, как у пастуха, и с

громадным голубым пером.

214 АВПРИ, ф. Секретнейшие дела (перлюстрация) оп. 6/2, 1796 г., Штединг, д. 41, лл. 163-166об – «Перевод

известий, сообщенных из Петербурга 26 августа по н.ст. 1796 года» - Здесь и далее хроника пребывания

Густава в России дается по перлюстрации переписки Штединга, хранящейся в АВПРИ, «Журналам и

запискам о приезде ко двору короля Швецкого…» (ф. ВКД, оп. 2/6, д. 5554, лл. 1-113).

При последних словах Зубов как бы в недоумении поднял брови и вновь ощерился

в полуулыбке. Смеяться громко он не умел. Безбородко — дитя природы, захохотал с

подвизгом. Присутствовавшие дамы вторили ему серебряными колокольчиками.

Екатерина задумалась. Потом встряхнула головой, будто отгоняя неприятное, и

сказала:

— Надеюсь, принц унаследовал от своего отца только хорошее. Вот и Румянцев,

будучи в Стокгольме, писал, что у него добрые задатки. Сидор Ермолаич215 и этот

якобинец Рейтергольм сбивали его с толку. Сейчас вроде одумались, но все равно —

крепко смотреть за ними надобно.

И, вставая из-за стола, закончила, как отрезала:

— Поживем — увидим, благо ждать осталось недолго, завтра пожалуют.

2

Представление Густава Екатерине состоялось в восьмом часу вечера в Эрмитаже.

Императрица ожидала принца, вошедшего в сопровождении регента и Штединга, в

«комнате, где шкафы с антиками». Сзади и чуть сбоку от нее стояли Зубов и Остерман.

Густав понравился ей с первого взгляда. Он оказался стройным, среднего роста юношей,

одетым

в черный шведский костюм с белым отложным воротничком, на который

ниспадали прямые соломенные волосы с рыжеватым оттенком. Юношеское лицо его

выражало спокойную приветливость, серые глаза смотрели внимательно, но холодно.

Говорил Густав тихим, слегка монотонным голосом, заставляя собеседников ловить

каждое его слово. Его французский был безупречен.

Еще более располагали к себе манеры принца, в которых чувствовалась

уверенность в себе и привычка держаться на людях — верный признак подлинного

аристократизма.

Подойдя к императрице, Густав почтительно наклонил голову, намереваясь

поцеловать ей руку, но Екатерина остановила его.

— Я никогда не забуду, — сказала она, — что граф Гага — король.

— Если ваше величество, — легко нашелся Густав, — не желает дозволить мне

такой чести как императрица, то разрешите засвидетельствовать мое уважение к великой

женщине, достоинства которой восхваляет мир.

Одного этого было достаточно, чтобы тронуть сердце Екатерины. Что же говорить

о мнении петербургского высшего света о том, в ком видели будущего родственника

215 Во время русско-шведской войны 1788—1790 гг. русские матросы, сражавшиеся со шведами на Балтике,

не в силах выговорить официальный титул регента – герцог Зюдермандляндский, называли его Сидором

Ермолаевичем.

императорской семьи? Достоинства Густава были признаны несомненными — он

выглядел и держался по-королевски.

Лишь много позже как-то вспомнилось, что за все время пребывания в Петербурге

шведский король ни разу не улыбнулся. Необычной показалась и незамеченная поначалу

особенность внешности Густава: голова его была как бы несколько сплюснута с боков.

Этот недостаток, заметный, впрочем, только очень внимательному взгляду, необъяснимым

образом трансформировал его лицо. Если в анфас оно выражало спокойное величие, то

при взгляде на него в профиль чуть длинноватый нос принца и волевой, выдающийся

вперед подбородок придавали ему сходство со знаменитыми флорентийцами эпохи

Кватроченто — то ли с Данте, то ли с Макиавелли.

Зато уж опекун принца герцог Карл дал обильную пищу для петербургских

острословов. Он, к сожалению, обладал крайне невыразительной внешностью для второго

лица в государстве. Роста был незначительного, haut comme la jambe216, как вспоминала

Головина. Постоянно улыбающийся, кособрюхий, с тоненькими, циркулем, ногами и

непропорционально длинными руками, которыми непрерывно жестикулировал — он