Хроники времен Екатерины II. 1729-1796 гг

Стегний Петр Владимирович

производил неизгладимое впечатление. Остается только недоумевать, как при такой

внешности герцог умудрялся сохранять важность и сановную значительность. Высшие

шведские и иностранные ордена, побрякивавшие у него на груди, вовсе не выглядели

неуместными.

Было, было в манерах и выражении лица герцога нечто такое, что заставляло

забывать о его странной наружности. Взгляд ли, одновременно насмешливый и

проницательный слегка косящих глаз, речь ли, вкрадчиво-раскрепощенная,

завораживавшая

собеседника неожиданным блеском светских банальностей — герцог был

известный causeur217 — трудно сказать. Одно несомненно: он обладал редкой

способностью располагать к себе самого пристрастного собеседника.

Это, впрочем, не исключало возможности для записных столичных бонмотистов

позубоскалить над странностями шведского гостя.

Далеко не исключало.

Великий князь Константин первый сравнил герцога с Полишинелем, героем

французских ярмарочных балаганов. Прозвище будто приклеилось, и с тех пор в

петербургских салонах иначе герцога и не называли.

3

216 Ростом с вершок (фр.).

217 Говорун (фр.).

К великокняжеской чете, ожидавшей с детьми в соседней комнате, Екатерина

подвела шведских гостей сама.

Кланяясь принцу, Павел не проронил ни слова. Его сумрачное лицо несколько

прояснилось, лишь когда вслед за принцем к нему приблизился регент. Перед тем как

поклониться Павлу, герцог переложил шляпу в левую руку, а правую прижал к груди,

сложив ее пальцы особенным образом. Отвечая, Павел как бы нечаянно повторил этот

жест. Он знал, что герцог Карл был масоном глубокого посвящения.

Со свитой Густава великий князь вел себя холодно. Его раздражали фраки, в

которые были облачены шведы, их круглые шляпы казались ему символом французского

вольнодумства.

Мария Федоровна, пышнотелая, возбужденная от переполнявших ее ожиданий,

напротив, дарила улыбки. Рядом с ней щупленький, узкоплечий Павел выглядел

преждевременно состарившимся мальчиком.

Великая княгиня представила принцу дочерей.

Когда Александра Павловна впервые склонилась в книксене перед тем, кого уже

открыто называли ее женихом, щеки ее покрыл жгучий румянец, а на глазах от смущения

навернулись слезы. Густав, державшийся до этого момента безупречно, также, видимо,

смешался и не мог вымолвить ни слова. Положение спасла Екатерина, обратившаяся к

принцу со спасительным вопросом о погоде в Швеции. Отвечая, принц не сводил глаз с

великой княжны. Высокая, стройная, со свежим румянцем, озарявшим ее привлекательное

лицо, Александра Павловна была в тот вечер особенно хороша.

Словом, Екатерина имела все основания

быть довольной первым свиданием с

Густавом.

— Надеюсь, вы не будете скучать в Петербурге, — сказала она принцу при

прощании.

Придворные и дипломаты впервые увидели принца в большом зале Эрмитажа, где

уже находилась его свита. Представление было устроено по версальскому этикету: в

распахнувшиеся как бы сами собой раззолоченные двери Екатерина вошла, опираясь на

руку Густава. Величественный вид императрицы гармонировал с юношеским

благородством принца.

Лиц, сопровождавших принца, представлял обер-церемониймейстер Валуев.

— Барон Густав Адольф Рейтергольм, президент Ревизионной коллегии, обер-

камергер двора вдовствующей императрицы, — возвестил Валуев густым голосом.

Рейтергольм был встречен изучающим взглядом, который сменила

доброжелательная улыбка.

— Рада вас видеть, барон, — сказала Екатерина, протягивая Рейтергольму руку для

поцелуя.

— Генерал-майор барон Ганс Генрих Эссен, губернатор столичного града

Стокгольм, — возвестил Валуев при приближении старика с добрым лицом, грудь

которого украшала голубая лента ордена Серафимов.

— Un des n^otres218, — шепнул на ухо Зубову, стоявшему за императрицей, Морков,

сохраняя выражение полного бесстрастия.

Последовавшие за Эссеном граф Стенбок, барон Шверин и адмирал Штединг,

младший брат посла, были известны в Петербурге.

— Граф Пипер, — произнес Валуев.

— Персона незначительная, но мать его предназначается в статс-дамы будущей

королеве, — пояснил Морков.

Зато при представлении барона Флеминга, молодого человека мрачной наружности,

комментарий его был более обстоятельным:

— Ce personnage — l`a est en train de devenir l’eminence grise219, — прошептал он. —

Король питает к нему неограниченное доверие, они воспитывались вместе. Враги регента

рассчитывают на его влияние. Осторожен и умело играет на крайней религиозности

короля.

Вечером в зале перед Эрмитажным театром был накрыт обеденный стол на сто

двадцать кувертов.

Бал в честь гостей из Швеции продолжался до первого часа ночи.

4

Скучать Густаву в течение его шестинедельного пребывания в русской столице

действительно не пришлось. Утро субботы прошло в визитах, а вечером, на первый бал,