Хроники времен Екатерины II. 1729-1796 гг
Шрифт:
польским Сеймом раздельного договора, он вызвал в свой кабинет секретарей Дениса
Фонвизина, Якова Убри и Петра Бакунина и объявил, что дарит им пожалованные ему в
новоприобретенных польских областях войтовства Нащанское, Лиснянское и Клещинское.
Встретив Никиту Ивановича на утреннем выходе, императрица сказала ему:
— Я слышала, граф, что вы расточали вчера свои щедроты подчиненным?
— Не понимаю, о чем ваше величество изволите говорить, — сухо отвечал
— Разве вы не подарили несколько тысяч душ своим секретарям?
— Так это вы называете моими щедротами? Ваши собственные, государыня.
Награждая подданных, вы столь обильно на них изливаете милости, что всегда
представляется способ уделить часть из полученного содействовавшим в снискании
благоволения вашего.
Екатерина смертельно обиделась. И была по-своему права. Как ни крути, поступок
Никиты Ивановича не мог быть расценен иначе, как протест против начавшейся
конфискации имений у польских магнатов, не желавших мириться с разделом их родины.
И шляхта, и простой люд отчаянно сопротивлялись разделу.
Можно только догадываться, каково было на душе у Екатерины в эти дни. Вести из
Поволжья поступали самые тревожные. Бунтовщики осаждали Оренбург и Яицкую
крепость. Бибиков, прибывший в Казань на второй день Рождества, ожидал подхода
войск, стягивавшихся из Тобольска, с Украины, Польши и даже из Петербурга. Его план
состоял в том, чтобы идти к Оренбургу, не дав Пугачеву проникнуть во внутренние
губернии и северо-восточный край, где он мог соединиться с возмутившимися
башкирцами и заводскими крестьянами.
В ожидании подхода войск он пытался организовать сопротивление восставшим
местными силами. Казанское дворянство собрало по одному человеку с двухсот для
создания корпуса. Майор Муффель по приказанию Бибикова атаковал занятую
бунтовщиками Самару и освободил город, захватив до двухсот человек пленных.
Екатерина, как могла, подбадривала Бибикова. В рескрипте от 20 января 1774 года
она назвала себя казанской помещицей. Обольстительные письма разбойника Пугачева,
дерзнувшего принять на себя имя покойного Петра III, приказала сжигать на площади.
93 АВПРИ, ф. «Секретнейшие дела (перлюстрация)» д. 12, лл. 30-39.
Только сама она, однако, знала, каких душевных сил стоило ей сохранять выдержку и
видимое спокойствие.
И вот в этот-то момент, точнее 7 февраля, великий князь явился к матери и, рыдая,
выложил историю с Сальдерном. Екатерина пришла в страшный гнев. Особенно
досталось Панину, который, как признался Павел, знал о кознях голштинца во всех
подробностях.
порыве справедливого негодования императрица приказала схватить Сальдерна и
доставить в Россию, закованным в кандалы. Пограничным начальникам было велено
немедленно арестовать его, если бы он сам вздумал появиться в России.
С огромным трудом удалось Панину уговорить императрицу несколько отсрочить
выполнение принятого ей решения. Мысль его состояла в том, чтобы окончить это дело
без шума. Огласка заговора, имевшего целью возведение на престол великого князя, была
крайне нежелательна с учетом как внутренних, так и внешних обстоятельств, в которых
находилась страна.
Зная скандальный характер Сальдерна, Панин был намерен посоветовать ему в
частном письме не возвращаться больше в Россию, вернув табакерку с вензелем
Екатерины, которая ему не принадлежала.
Императрица махнула на все рукой и удалилась в Царское Село, как делала всегда,
когда хотела собраться с мыслями. Дело Сальдерна она поручила улаживать Панину, хотя,
надо признать, тот вел себя не вполне понятно. Даже после происшедшего объяснения он
еще в продолжение целой недели не считал нужным являться с докладом к Екатерине.
Несмотря на напоминания, всячески тянул с отправкой письма Сальдерну, ссылаясь на то,
что ждет каких-то известий из Копенгагена. При дворе, как водится, начали поговаривать,
что дело нечисто. Проволочки Панина объясняли тем, что были у него с Сальдерном
какие-то тайные, возможно, денежные дела.
— В Петербурге все дрожит при имени Царицы, — сообщал 25 февраля
наблюдательный Дюран. — Нашему Другу94 даже кажется, что она только выжидает
момента, чтобы все успокоилось, для того, чтобы наказать виновных, выданных их
сообщниками, явно пытавшимися заслужить таким образом прощение.
7
94 Как следует из текста депеши (АВПРИ, ф. «Сношения с Австрией», д. 32/6, л. 110 (с оборотом)), под этим
именем скрывался тайный осведомитель французского посланника, служивший у графа Александра
Воронцова.
В день отъезда Екатерины в Царское Село наступила неожиданная для этого
времени года оттепель. Императрица смотрела на дождевые тучи, висевшие над
верхушками мокрых лип в Царскосельском парке, и лицо ее было задумчивым.
В том, что пришла пора решительных действий, сомнения больше не было. И так
тянула долго — все надеялась, что Панин сам поймет, что заглавных ролей в этой пьесе