Хроники времен Екатерины II. 1729-1796 гг
Шрифт:
«Я надеялся свидеться с Вашим величеством не позже чем через пять или шесть
лет; но тот честный человек, который наряду с тысячью прекрасных качеств, обладает
недостатком (если только это недостаток) беспрестанно колебаться между «да» и «нет», не
соглашается на это, и мы оба обязаны ему благодарностью. Ваше величество — за отказ от
подарка в сорок тысяч рублей, я — за то, что он возвращает мне предложение
двенадцатилетнего труда. Энциклопедия не будет переиздана
прелестное посвящение останется в моей голове, ибо совершенно невероятно, чтобы ваш
Сфинкс, не сговорившись в пять месяцев, проведенные бок о бок, стал сговорчивее на
расстоянии 800 лье».
97 Ну что же, генерал, давайте поэнциклопедируем (фр.)
Дидро, однако, оказался не совсем прав. После отъезда из Петербурга он все же
получил от Бецкого письменное предложение начать работу над новым изданием
Энциклопедии. Дидро с радостью подтвердил свое согласие. На этом, однако, дело и
кончилось.
9
Положение Дидро как гостя императрицы обеспечило ему хороший прием в
петербургском свете. Сам он чувствовал себя в России вполне естественно. Болтая, к
примеру, с хорошенькой фрейлиной Анастасией Соколовой, незаконнорожденной дочерью
Бецкого, Дидро без церемоний целовал ее dans le cou, pr`es de l’ oreille98.
Однако быть в моде еще не значит быть понятым. Беседовать о серьезных
предметах в русской столице Дидро мог, кроме Екатерины, с немногими: с Бецким,
Нарышкиным, генералом Бауэром, профессором Клерком, Павлом Демидовым,
коллекцией минералов которого он интересовался. Из Петербурга он написал два письма
Екатерине Дашковой, жившей в Москве.
Павел принял его довольно холодно.
«Дидро не одержал здесь, — писал Гримм, — ни одной победы, кроме как над
императрицей — не все ведь способны подобно ей уживаться с гением и уважать его
странности».
Петербургская публика смотрела на Дидро как на явление экзотическое — с
удивлением и опаской. Так, наверное, глазели на слона, присланного персидским шахом в
подарок Елизавете Петровне. Пылкость воображения, искренность речи, естественность
поведения делали Дидро в Петербурге как бы пришельцем из другого мира.
Между тем, Дидро с обычной непосредственностью излагал свои взгляды всякому,
кто интересовался ими. Его блестящие силлогизмы, пересыпанные примерами из древней
истории, воспринимались как ученые чудачества, малопонятные, но безобидные.
Другое дело, когда речь заходила о вопросах веры. Свобода, с которой Дидро
высказывал свои мысли, нравилась в Петербурге не всем. Кто-то из близких к Екатерине
лиц, возможно, архиепископ,
опасность для неокрепшей духовно и восприимчивой к зловредным учениям молодежи
открытой проповеди безбожия. Екатерина согласилась, что надо бы изыскать средства
побудить Дидро к молчанию в подобных вопросах.
Далее произошло следующее. Дидро сказали, что некий член Академии наук
предлагает представить на его суд доказательства бытия Божьего посредством
98 В шею около ушка (фр.)
алгебраических формул. Дидро, не подозревавший подвоха, заявил, что будет очень рад
выслушать эти доводы, которым он, однако, заранее не верит.
Назначили день и час для предстоящих прений.
В условленное время при немалом стечении публики молодой человек,
представленный Дидро как русский философ, с важным видом подошел к своему
французскому коллеге и возгласил тоном, каким, как ему казалось, велись дебаты в
академическом собрании:
— Милостивый государь а минус один плюс в в степени n, деленное на z, равно x,
следовательно, Бог существует.
С этими словами он строго посмотрел на Дидро и сказал:
— Отвечайте же.
Говорят, что едва ли не впервые в жизни, блестящий полемист не мог найти
соответствующего обстоятельствам ответа. Когда Дидро выходил из наполненной
публикой залы, он невольно прятал взгляд: старому философу неловко было смотреть в
глаза устроителям этой злой мистификации.
Говорят, что Платон, когда ему рассказывали об ученом диспуте с участием Дидро,
произнес:
— Рече, безумец, в сердце своем: несть Бог.
10
С начала января Дидро засобирался в обратный путь. Гримм настойчиво уговаривал
его ехать вместе, предлагая завернуть по пути в Берлин, где их ожидал прусский король.
Станислав-Август также звал их остановиться в Варшаве. Дидро, однако, решил
возвращаться в Париж тем же путем, что приехал — через Гаагу. К тому же в конце
февраля петербургское простудное поветрие добралось и до Гримма — он заболел и
довольно тяжело, Екатерина направляла к нему придворного лекаря.
Свой последний разговор с русской императрицей Дидро записал сам (в письме к
матери, отправленном из Гааги 9 апреля 1774 года):
«Едва я приехал в Петербург, как негодяи стали писать из Парижа, а другие негодяи