Хроники времен Екатерины II. 1729-1796 гг
Шрифт:
почуял, что неладно у них. Было время, паренек каждый вечер шастал через верх в
опочивальню, а теперь и зовут — не идет, все на грудь жалуется. Зимой светлейшему
прямо заявил: жизнь во дворце, мол, считаю тюрьмой.
Храповицкий, оправившись, наконец, от изумления, в которое его повергло
сообщение Зотова, одним глотком опустошил рюмку.
— Тюрьмою, говоришь, — задумчиво протянул он. — Что-то не припомню я,
чтобы кто-то из прежних любимцев сам из
выводить случалось: а этот — смотри ты... Это же, душа моя, маленькая революция.
Д е й с т в о в т о р о е
Не нужно было ни ума, ни заслуг для
достижения второго места в государстве.
А.С. Пушкин
1
— Революция...
100 Это невозможно (фр.).
Не случайно, ох, не случайно спорхнуло это загадочное, вибрирующее темной
энергией слово с языка Храповицкого. В то последнее лето эпохи Просвещения — июнь
1789 года! — оно было у всех на устах.
Грозным призраком вставало оно, острое, как нож гильотины, над douce France, la
belle101, над далеким Парижем.
Впрочем, на берегах Невы слово «революция» чаще употреблялось применительно
к пищеварению.
— Какая у меня, друг мой, от вчерашних устерсов революция в брюхе
приключилась, не приведи Господь, — жаловался, случалось, Храповицкому большой
гурман и гастроном Александр Андреевич Безбородко.
Революциями было принято называть и дворцовые перевороты, время от времени
случавшиеся в северной столице: революция 1741 года, подарившая престол дочери Петра
— Елизавете Петровне, революция 1762 года, открывшая екатерининскую эпоху.
Но та «маленькая революция», о которой случилось обмолвиться Александру
Васильевичу, была особого рода.
Храповицкий понимал, что подслушанный Зотовым разговор императрицы с ее
фаворитом Александром Матвеевичем Дмитриевым-Мамоновым — именно его окрестил
пареньком вездесущий Захар — мог дать только начало событиям непредсказуемым.
Впрочем, начнем, как говорят французы, с начала — commencons par
commencement.
2
А начали мы, помнится, с вынесенной в эпиграф фразы Герцена о том, что историю
Екатерины II нельзя читать при дамах.
Фраза броская, но абсолютно безосновательная. Оставим ее на совести Александра
Ивановича, имевшего веские основания очень не любить в своем эмигрантском далеке
императора Николая Павловича, а заодно и всех его родственников. Историю Екатерины II
можно и нужно читать и при дамах, и при детях, если, разумеется, она
используя выражение В.С. Пикуля, дегтем на кривом заборе.
При всем при том фаворитизм — тема настолько деликатная, что, прикасаясь к ней,
невольно рискуешь, как это, на наш взгляд, случилось с Герценом, опуститься до
политических или того хуже — обывательских банальностей. Поэтому переворачивая эту
страницу славного екатерининского царствования, мы считаем необходимым сделать две
оговорки. Во-первых, фаворитизм в России XVIII века был не лучше и не хуже
101 Прекрасная Франция (фр.).
фаворитизма, скажем, во Франции, Англии или Испании. Если подходить с
нравственными мерками к этой стороне жизни коронованных особ века Просвещения, то
похождения Людовика XV в Оленьем парке или вполне нетрадиционные юношеские
увлечения Фридриха Великого дают куда больше оснований для морализирования, чем
частная жизнь Екатерины. Во-вторых, фаворитизм как реалия екатерининского
царствования интересует нас лишь постольку, поскольку он являлся частью того сложного
механизма, который обеспечивал формирование и, особенно, реализацию политических
решений, превратившись при этом в некоторое подобие государственного института.
Сделав это краткое, но важное предуведомление, вернемся к нашему герою.
«Случай» Александра Матвеевича Дмитриева-Мамонова начался летом 1786 года,
когда его предшественник Ермолов, самонадеянный молодой человек, затеял интригу
против того, кому был обязан своим счастьем — против князя Григория Александровича
Потемкина-Таврического.
Это был весьма неосторожный, если не сказать опрометчивый, шаг.
Дело в том, что после своего короткого, длившегося менее двух лет романа с
императрицей, Потемкин сумел не только не утратить доверие Екатерины, но и
существенно нарастить свое влияние на ход государственных дел. Глава военного
ведомства, член Государственного совета, шеф легкой иррегулярной конницы (ему
подчинялись все казачьи войска), он сосредоточил в своих руках невиданные доселе
полномочия. Доверенное ему управление южными губерниями России, простиравшимися
от устья Волги до устья Днепра, и вовсе превратило Потемкина в соправителя Екатерины.
Современники не могли постичь причудливой логики происходивших перед их
глазами событий: фавориты императрицы — Завадовский, Зорич, Корсаков, Ланской,
наконец, Ермолов менялись, а власть и влияние Потемкина продолжали расти. Прочность