Хрущев: интриги, предательство, власть
Шрифт:
Однако соратники промолчали. Они ревниво относились к Вознесенскому и Кузнецову и боялись их даже поверженных, видели в них перспективных конкурентов, способных заменить кого угодно на любом посту– в том числе Маленкова, Хрущева и Берию. Раздражало их и то, что ленинградцы держались обособленно и независимо. Словом, они боялись, что Сталин, готовя смену старым кадрам, может вернуть ленинградцев. «Прежде всего, – писал в своих мемуарах Хрущев, – это значило замену Берии, Маленкову, Молотову, Микояну… У меня сложилось впечатление, что как раз Маленков и Берия приложили все усилия, чтобы утопить их».
Никита Сергеевич делает вид, что совершенно не причастен
– А мы как раз хотели посоветоваться с вами, – вкрадчиво сказал Никита Сергеевич, – возможно, их и не надо трудоустраивать. Они сами себе нашли работу. Сейчас они, я думаю, решают вопрос о создании российского ЦК или Бюро по Российской Федерации.
Сталин удивленно посмотрел на своих соратников.
– О чем это вы? – спросил он Хрущева. – Я об этом ничего не знаю.
И Никита рассказал Сталину, как он однажды встретился со Ждановым и тот в присутствии Вознесенского и Кузнецова сказал ему, что они хотят создать российское ЦК или Бюро. Я спросил его: зачем? Все, мол, республики имеют свои ЦК, а Российская Федерация не имеет, и это затрудняет работу, объяснил он.
– Я тогда возразил против такой постановки вопроса. Даже при Ленине, сказал я, внутри СССР не было ЦК партии по РСФСР. Это и правильно, потому что если бы РСФСР имела какой-либо свой выборный центральный парторган, как у других республик, то могло бы возникнуть противостояние центру. К тому же в Москве находились бы сразу два Центральных Комитета: один – межреспубликанский, а другой– для РСФСР. Ленин на это не пошел. Видимо, он не хотел создавать двоецентрие, а стремился к монолитности политического и партийного руководства. Жданов со мной согласился, а вот Вознесенский и Кузнецов ни в какую. Так что, возможно, они и сейчас работают над этой проблемой.
Сталину ничего больше не надо было объяснять. Он отлично понимал, какую угрозу для целостности страны представлял ЦК Российской Федерации, созданный параллельно Союзному ЦК. Это развал СССР. Это уничтожение всего того, ради чего он жил, ради чего миллионы людей отдали жизни во время войны.
Сталин поручает Маленкову, Хрущеву и Берии еще раз проверить этот факт. Естественно, все подтвердилось.
– Да, – доложили проверяющие. – Вознесенский и Кузнецов разработали план создания ЦК Российской Федерации.
Ленинградская группа была уничтожена.
Что же происходило на самом деле? Хрущев действительно встречался со Ждановым, и они обсуждали вопрос создания ЦК или Бюро Российской Федерации. При раз^говоре присутствовали Вознесенский и Кузнецов. Однако они не проронили ни одного слова. Потом Жданов уехал в отпуск и вскоре умер. К проблеме создания Российского ЦК никто не возвращался. Никита просто ловко использовал этот факт против ленинградской группы. Потом в мемуарах он будет писать об этом деле как посторонний человек: «А теперь обвинили группу Кузнецова в Ленинграде, будто там проявили «русский национализм» и противопоставили себя общесоюзному ЦК. Что-то в этом духе, точно не помню, а документов я не видел».
Чувствуя, что все сказанное им не убедительно, он начинает ловчить и сам себе задает вопрос: «Почему же у меня сложилось такое впечатление? – и добавляет: – Слышал соответствующие разговоры между Маленковым и Берией, а иной раз и у Сталина. Сталин задавал какие-то вопросы Маленкову, и их разговор велся вокруг этого».
Одним словом, знать ничего не знаю
Интриги
Расправа с ленинградскими конкурентами в борьбе за власть обострила ситуацию в ближайшем окружении Сталина. Каждый из соратников вождя надеялся, что Сталин назовет своим приемником именно его.
Заискивающе и верноподданнически смотрели на вождя Маленков, Берия и Хрущев. Между собой они договорились ограничить доступ к Сталину нежелательным для них соперников. В то же время они не доверяли и друг другу. Хрущев вел учет, кто чаще всего в течение недели посещал Иосифа Виссарионовича. Согласно его данным выходило, что он значительно отставал от Маленкова и Берии. «Сволочи, – характеризовал своих коллег Никита Сергеевич, – думают объехать меня. Ничего-то у вас не выйдет. Я приму меры». С этого мгновения он стал чаще находить поводы, чтобы посещать Иосифа Виссарионовича.
– Хочу посоветоваться с вами, товарищ Сталин, по вопросам… – говорил Никита, – как вы думаете?.. – и он начинал излагать свои соображения по той или иной проблеме. Сталин принимал или отклонял его идеи, но во всех случаях Хрущев был, как говорится, не в накладе. Главное – он «засветился», пообщался со Сталиным и напомнил ему о себе. В свою очередь, Берия и Маленков обратили внимание, что Хрущев зачастил к вождю, и стали с подозрением поглядывать на своего напарника– боялись, как бы он не оклеветал их в глазах Сталина. Однако они вскоре поняли, что их опасения не обоснованы. Иосиф Виссарионович по-прежнему относился к ним с доверием, и они успокоились. К Хрущеву Берия и Маленков относились по-прежнему доброжелательно-наплевательски. Малокультурный и малограмотный, он не мог быть для них серьезным соперником в борьбе за власть.
В свою очередь, Никита был невысокого мнения о своих друзьях-приятелях. Маленкова за глаза все называли Маланьей за его женоподобное лицо и повадки. Что касается Берии… Хрущев знал, что Лаврентия Павловича боялось все окружение. Знал, что Берия завел досье на всех членов Политбюро и мог «заложить» любого, кто ему не нравился. Хрущев с опаской относился к другу-напарнику и подхалимничал, называя его великим соратником Сталина и крупным организатором. Сам Берия свысока поглядывал на Хрущева и Маленкова. К слову сказать, никто из ближнего окружения Сталина не принимал Никиту Сергеевича всерьез. Хрущев знал об этом. Это его обижало, и в нем росло чувство мести. Иногда ему хотелось доказать, что он не глупее кого-либо из тех, кто презирает его. Но он понимал, что ничего никому доказать не сможет. Со временем он научился использовать положение недалекого человека в своих интересах.
К этой троице – Хрущев, Маленков, Берия – примыкал и Булганин, но его держали на почтительном расстоянии. Иногда они собирались на даче у Берии и напивались, что называется, до чертиков. Но и в этом состоянии они не теряли контроля над собой. Пословица, что у трезвого на уме, то у пьяного на языке, была не про них.
Они видели – не могли не видеть – что с Иосифом Виссарионовичем произошли серьезные изменения. Он по-прежнему много работал, но быстро уставал и уединялся. Последнее время им казалось, что Сталин стал их в чем-то подозревать и раздражаться по поводу и без повода. Первым это почувствовал Берия. Однажды Сталин ему зло бросил: