Хюльдра

Половнева Алёна

– Нас пустят с самолет с мотоциклом? – спросил Вася, с надеждой глядя на мать.

– Пусть только попробуют не пустить, - весело сказала Анфиса, обнимая Алису на прощание.

Они скрылись за углом. Алиса смотрела им вслед: Анфиса позволила Васе сесть на мотоцикл и поехать по тротуару. К счастью, прохожих в этот час на Dronningens gate было мало, и Заваркин-младший успевал объезжать их. Алиса смотрела им вслед, пока они не свернули на улицу Карла Юхана и не скрылись из виду.

Алиса взглянула наверх. Васи на балконе не было.

Лаврович

шел по темному коридору. Он вышел на свет, падающий из вечно распахнутой створки двери, не успев удивиться тому, что рассохшиеся половицы не скрипят под его ногами.

В кресле у камина сидел бритый наголо мужчина в кожанке и прихлебывал виски. В руках он держал исписанные листы, скрепленные большой клипсой для бумаг. Другие, видимо, уже не нужные страницы валялись у его ног. Другие, скомканные, были отброшены к камину.

– Я давно жду тебя, - сказал мужчина, поднимая на Лавровича свои черные мертвые глаза, - после того как старая грымза с пацаненком уехала, тут стало намного спокойнее. Нам с тобой будет, о чем поболтать…

Лаврович робко прошел к камину и нерешительно остановился у кресла напротив Черноглазого.

– Чего застыл? – насмешливо спросил тот и протянул Лавровичу свой стакан с виски, - присаживайся. Ты здесь надолго…

Глава двенадцатая. 2019 год. Эликсир 26.

– Спаси мою мать, - потребовал маленький Вася Заваркин-младший. Он был упрям, как его мать.

Анфиса Заваркина второй год лежала в коме: пять ножевых ранений в живот надолго оставили ее мозг без кислорода - врачи считали чудом, что она выжила. Если, конечно, сделать допущение и назвать жизнью растительное существование на больничной койке с трубкой в горле.

О том, что Анфиса технически жива и исправно служит подгнивающим контейнером собственному мертвому мозгу, Заваркины никому не говорили, объявив ее мертвой. Никому не хотелось, чтобы какие-нибудь паломники из города Б, которые непременно потянулись бы к постели умирающей, столкнулись бы в больничном коридоре с ее вполне живым «братом-тире-мужем».

Маленький Вася за последние полтора года не сказал своему отцу и сотни слов. Он задерживался после школы, болтался с дружками по вечерам, курил в подворотнях. Вася-старший приглядывал за ним одним глазом и принципиально не вмешивался в его жизнь.

Лишь когда Заваркин-старший объявил о своем решении отключить еле живую жену от аппарата, Вася взорвался.

– Это ты ее убил, - злобно сказал он своему отцу, сжимая кулаки.

Надо сказать, что от Анфисы, вдобавок к высокому росту и тонкой кости, Вася унаследовал достойное восхищения бесстрашие и хладнокровие. Алиса, которая была свидетелем этой сцены, невольно удивилась тому, как похож он был в тот момент на свою мать. Он боролся за нее с таким пылом, с каким она когда-то защищала его.

Василий-старший

ничего не ответил на обвинения.

– Это ее решение, - сообщил он, спокойно глядя сыну в глаза. Алиса чувствовала, что за видимым спокойствием у него внутри клокочет лава. – Этого хотела твоя мать. Всю свою жизнь, после самого первого попадания в больницу, она просила меня отключить ее сразу, как только врачи опустят руки…

Врачи отказались от Анфисы давным-давно, вынеся неутешительный вердикт: мозг Анфисы Заваркиной мертв. Энцефалограмма не показывала никакой активности.

– Перерезал бы ты ей тогда еще и сонную артерию и дело с концом, - Вася-младший сделал шаг навстречу отцу.

– Полегче, - буркнул тот, глядя на сына исподлобья.

Заваркин-старший перевез Анфису в Осло. Никто не был в восторге от этого решения: и Алиса, и ее племянник точно знали, что Ася этого не одобрила бы – она ненавидела Норвегию. Однако, они оба признавали, что переезд – необходимость. В больницу в Блэкхите Анфису доставили четыре выпускника школы Святого Иосаафа, от которых и надо было ее, по мнению Заваркина-старшего, немедленно укрыть. Алиса знала, что причина – ревность: среди ее спасителей был молоденький любовник ее молоденький любовник Егор.

Василий вызвонил свою сестру с севера, где они семья Йоргесен проводила каникулы, фотографируя северные сияния и накапливая материал для персональной выставки Бьорна в Америке. Брат сообщил Алисе о своем решении отключить жизнеобеспечение и попросил приехать попрощаться. Алиса его поддержала: она видела, насколько мужчинам Заваркиным тяжело видеть Анфису в таком состоянии.

Но маленький Вася, оказывается, не желал сдаваться. Он зазвал ее для серьезного разговора в знакомую и родную, но уже давно нежилую квартиру-студию на Dronningens gate 15.

– Спаси мою мать, - это было первое, что он сказал, едва она ступила на порог. Он сидел за стойкой, собранный и напряженный четырнадцатилетний мальчик, который был не готов отпустить любимого человека. Он пер на Алису с такой энергией, что она сперва не поняла, куда он клонит и чего именно хочет от нее добиться.

– Ты же хюльдра! – нетерпеливо пояснил он, - ты можешь исцелять.

Алисино сердце разрывалось от жалости: он был в отчаянии и готов был цепляться за что угодно, даже за сказку. Самое страшное: она не могла придумать, что ему сказать, чем отвлечь его от этой бредовой мысли о волшебном исцелении.

– Перестань, - поморщился Вася, - перестань делать вид, что не веришь.

– Вася… - начала Алиса, приблизившись к нему.

– Сядь, - велел он ей, кивнул на стул за барной стойкой, - поговорим.

Алиса послушно села, и невольно поддалась приступу ностальгии. Казалось, еще совсем недавно, она привезла фото пятилетнего Васи, чтобы образумить его не в меру пугливого папашу, и вот уже сам Вася, совсем взрослый, сидит за этой стойкой, за которой они когда-то прихлебывали аквавит, и строит план по спасению жизни своей матери, великой и ужасной Анфисы Заваркиной.