i dfee46a8588517f8

User

провести», Николай II писал: «Мне жаль Прот[опопова] — хоро­ший честный человек, но он перескакивает с одной мысли на другую и не может решиться держаться определенного мнения. Я это с самого начала заметил. Говорят, что несколько лет тому назад он был не вполне нормален после известной (!) болезни (когда он обращался к Бадмаеву). Рискованно оставлять в руках такого человека Мин [истерство] внутренних] дел в такие вре­мена! » ²³².

В ответ из Царского Села понеслись совершенно отчаянные вопли с требованием не трогать Протопопова: «Я тебя умоляю, не сменяй Протопопова теперь, он будет на месте... Только не Протоп [опова]... Не допусти этого. Он не сумасшедший...

Успокой меня, обещай, прости». Одновременно полетела телеграмма: «Умо­ляю оставить Калинина. Солнышко просит об этом. Подожди до встречи, не решай ничего». Послушный супруг в тот же день телеграфировал: «Подожду с назначением до свидания с то­бой» ²³³.

Александра Федоровна продолжала пребывать в готовности номер один. «Треп[ов] лжет, когда говорит, что Прот [опопов] ничего не понимает в делах своего министерства, он прекрасно все знает»,— писала она 12 ноября ²³⁴. Это последнее письмо перед очередным приездом царя в Царское Село, где он пробыл с 26 нояб­ря по 4 декабря. Но за это время, писал Спиридович, «оконча­тельно окреп Протопопов, окончательно провалился Трепов, влия­ние же Распутина достигло своего апогея» ²³⁵. Тем не менее после отъезда Николая II в ставку царица снова требует от своего супруга быть стойким и не поддаваться козням Родзянко и Трепо- ва в отношении Протопопова. «Но Калинина оставь, оставь его, дорогой мой!.. Не поддавайся» (6 декабря). «Почему он (Тре­пов.— А. А.) ладит и старается работать с ним (Родзянко.— А. А.), лгуном, а не с Протопоповым [который правдив?] »,— писала она неделю спустя ²³⁶.

Царь обещал «не поддаваться». «Я намерен (во время приема Трепова.— А. А.) быть твердым, резким и нелюбезным»,— успо­каивает он супругу в письме от 9 декабря. «Он (Трепов.— А. А.) был смущен и покорен и не затрагивал имени Прот [опопова],— сообщает он 13 декабря.— Вероятно, мое лицо было нелюбезно и

ТМ

жестко» .

За спиной царицы, как всегда, стоял Распутин. «Друг» боится визита Трепова в ставку, писала она в том же письме от 6 декабря: «подсунет своих кандидатов» ²³⁸. Но и сам «Калинин» не сидел сложа руки, а повел весьма энергичную кампанию против Трепова. В частности, он сказал Вырубовой (а не царице), что Трепов «сговорился» с Родзянко распустить Думу с 17 декабря по 8 января 1917 г., тогда как «Друг» и он «умоляют» распустить ее не позже 14 декабря и притом по 1 или даже 14 февраля. Трепов «не смеет противиться твоему приказу, прикрикни на него»,— просит царица мужа .

Как свидетельствовал Белецкий, Протопопов «решил своего

поста не покидать», несмотря на полученное Треповым согласие царя о его отставке и просьбы некоторых министров о том же. Протопопов показал Белецкому копию своего секретного личного письма к царю, в котором писал, что интрига, направленная на его уход, вызвана исключительно его стойкостью «в отстаива­нии прерогатив трона» и что он, Протопопов, будучи предан царю «не за страх, а за совесть», считает, что политика уступок Государственной думе приведет не к умиротворению, как рассчи­тывает Трепов, а к новым домогательствам с ее стороны и большим потрясением в стране. Протопопов сообщил Белецкому, что все свои надежды он возлагает на императрицу и Распутина ²⁴⁰.

В результате Трепов получил отставку. Потерпел полное фи­аско убрать Протопопова из состава правительства и последний его глава — Голицын. Зная, что решает не царь, а императрица, он вначале обратился к ней. Мотивируя неосведомленностью Про­топопова в делах вверенного ему ведомства и его полной неприем­лемостью для Думы, Голицын заявил, что Протопопова нужно «сменить». Царице это «не понравилось». После этого Голицын «очень долго», приводя массу причин, доказывал то же самое ца­рю, который уже был «предуведомлен» своей супругой и поэтому от прямого ответа уклонился: «скажу в следующий раз»⁴' .

В чем секрет такой «живучести» Протопопова?

Протопопов был «свой» ²⁴². Когда Мосолов по поручению Трепова предложил Распутину компромисс — Протопопов останется министром, но не внутренних дел, а торговли и промышленности вместо Шаховского, тот возразил: зачем, он предан «папе». На возражение, что, кроме преданности, еще надо уметь делать дело, Распутин ответил: \«Эх, да что дело... Дело — кто истинно любит папу... Вот Витя \ (Витте.— А. А.) умней всех, да не любит папу, его и нельзя» ²⁴³. (Если учесть, что Витте к тому времени уже умер, то можно [понять — в устах Распутина его имя звучало нарицательно, как обобщение главного принципа.

Однако мало сказать, что Протопопов был «свой». Можно смело утверждать, что из всех министров Николая II на всем протяжении его царствования не было министра более «своего», чем этот. Он оказался самым «своим», оставив за флагом даже таких любимцев-министров, какими были Сухомлинов и Маклаков, не говоря уже о Горемыкине и Штюрмере. Об этом свидетель­ствует, помимо других, и тот фак1\ что даже после смерти Распутина Протопопов не только уцелел на своем посту, но и еще больше укрепился. Одной из первых ответных мер царя на убийство Распутина было утверждение Протопопова министром внутренних дел (до этого он был управляющим министерством). Более того, Воейков писал, что Протопопов не только «пользовался громадным влиянием в Царском Селе, куда он приезжал почти через день, но и заменил Распутина». На вопрос, в силу каких свойств ему это удалось сделать, Воейков отвечал: «Это я не могу сказать, какая была психология в этом деле» ²⁴⁴.

«Психология», однако, понятна. Любовь Протопопова и

«папы» (и тем более «мамы») была взаимной: это было в полном смысле родство душ, основанное на общей политической убогости, ничтожности, совпадении характеров. На допросах Протопопов, устно и письменно объясняя свой правый курс на посту министра, несколько раз ссылался на то, что он «полюбил государя», когда узнал его. «Кроме того, я стал любить государя», поэтому был против переворота, который нанесет «вред тому самому человеку, которого я стал любить» ²⁴⁵. Что это говорилось всерьез, подтверждает дневник его брата. «Александр] Дми [итриевич] говорит,— записал он 26 октября 1916 г.,— что особенно полюбил царя [после наз] начения [в Мин] истерство в [нутренних] дел»²⁴⁶.

Царь, в свою очередь, «полюбил» своего министра, очень быстро обнаружив сходство характеров и политических взглядов. «Моя точка зрения очень совпадала с точкой зрения государя,— свидетельствовал Пр отопопов.— И вообще я должен сказать, что, быть может, именно на этом свойстве некоторой уклончивости характера, которая имеется у бывшего государя и у меня, быть может, на этом был тот контакт, который произошел» ²⁴⁷. «Контакт» произошел сразу. «Принял нового министра, говорил с ним 2 часа,— сообщал царь жене 28 сентября 1916 г.— Произвел хорошее впечатление» ²⁴⁸. «Государь принял Александра] Дмит­риевича] очень хорошо,— записывал автор дневника 4 октяб­ря.— Обнял и поцеловал. Беседа длилась 2,5 часа», опоздали даже к обеду. Очень показательны некоторые темы, затро­нутые в беседе, свидетельствующие, что беседовали едино­мышленники. «Кадеты — главная опасность: умные и организо­ванные. Гучков — Юань Шикай. И он дружен и в переписке со всеми фрондерами — Куропаткиным, Рузским, Кривошеиным и даже с Алексеевым» ²⁴⁹.

Главное, что объединяло царя и Протопопова,— это неверие, обусловленное политической слепотой, в революцию. Именно на этом убеждении была основана их общая точка зрения о недопусти­мости уступок «общественности» и Думе в их требовании «ми­нистерства доверия», о жесткой конфронтации как единственно верном ответе на эти требования. Царю было очень важно на фоне всеобщих предостережений о близости революции найти союзника в лице человека, которого он считал наиболее осведомленным . на этот счет (поскольку вышел «оттуда»— из «левых», по пред­ставлению царя, кругов) и, кроме того, решительно заявлявшего бы, что он железной рукой подавит любые беспорядки, если они возникнут, не остановится перед разгоном Думы и т. д.