i dfee46a8588517f8

User

Феномен этот объясняется довольно просто. Во-первых, и здесь принималась в соображение второстепенность возглавлявшегося Игнатьевым ведомства по сравнению, скажем, с Министерством внутренних дел, а во-вторых, и это было главным в данном случае, секрет устойчивости Игнатьева объяснялся тем, что царь питал к нему личную симпатию как к бывшему однополчанину. Отвечая на вопрос о том, каковы корни того, что он уцелел на своем посту, несмотря на то что превратил Министерство просвещения в «оазис, на котором отдыхала русская общественная мысль», Игнатьев сослался на то, что «верховная власть» знала его еще 20 лет назад, когда он был солдатом в Преображенском полку, и питала к нему «большую нежность», и вообще у нее «была слабость к бывшим преображенцам».

Несколько раз Игнатьев просился в отставку, ссылаясь то на , помехи, чинимые ему Советом министров,

то на невозможность сов­местной работы со Штюрмером и т. д., но каждый раз получал от­каз, причем царь, явно подделываясь под собеседника, пускал

в ход такие фальшивые в его устах аргументы: «неужели Вам не жаль школы?», «Из окопов не бегут» и т. д.²⁹¹

Затянувшееся пребывание Игнатьева на министерском посту было явным диссонансом на фоне политики, проводимой той же «верховной властью». Игнатьев давно раздражал царицу ²⁹², да, по-видимому, и царя. Когда «нежность» иссякла, Игнатьев полу­чил отставку в самой оскорбительной по тогдашним понятиям форме — без причисления куда-либо, без назначения и без рес­крипта ²⁹³. На его место был назначен И. К. Кульчицкий, снискав­ший себе славу крайнего реакционера именно на ниве просвещения еще в довоенные годы (вероятно, для того, чтобы по-настоящему «пожалеть школу»).

Около двух лет, с 6 марта 1915 г. и до конца режима, пробыл на своем посту министр торговли и промышленности князь В. Н. Шаховской. Но тут все ясно: Шаховской, как и Барк, был распутинец. На заседаниях Совета министров, писал Наумов, князь держал себя «нервно и суетливо», а в служебных и законо­дательных кругах не пользовался никаким авторитетом ^2М. Но все это не имело значения: он был «свой» и этим все сказано.

«Министерская чехарда» создавала и такие ситуации, когда министры, считавшие себя противниками Распутина, в действи­тельности были назначены с его санкции. Таковыми являлись министр земледелия Наумов и обер-прокурор синода А. Н. Вол­жин, сменившие на этих постах соответственно Кривошеина и Самарина. Однако для обоих не являлось тайной, что их канди­датуры были предложены и проведены Хвостовым и Белецким, людьми, к которым по крайней мере Наумов относился отрица­тельно.

Белецкий в своих показаниях подробно писал о том, как и по каким соображениям он и Хвостов проводили указанную пару. В отношении Наумова существовали два соображения: респекта­бельность, приемлемость его кандидатуры для дворянства, раз­драженного отставкой их лидера Самарина, и деловые качества — способность, как им казалось, если не разрешить, то по крайней мере смягчить продовольственный кризис. В пользу первого сооб­ражения говорили многолетнее пребывание Наумова на посту самарского губернского предводителя дворянства, избрание от са­марского земства в Государственный совет, активная деятельность на дворянских съездах и т. д. В пользу второго — богатство, круп­ное помещичье хозяйство.

Волжина также избрали как фигуру, способную ослабить ре­акцию дворянства на увольнение Самарина и примирить его «с вы­сокими сферами», поскольку, до того как стать директором депар­тамента общих дел Министерства внутренних дел, с коего поста и пересел в кресло обер-прокурора синода, он был губернским предводителем дворянства, губернатором и богатым помещиком старинного дворянского рода ²⁹⁵. Но, кроме того, Волжин являлся еще и свойственником Хвостова, что, с точки зрения последнего, служило не менее важным доводом в пользу его кандидатуры.

И Наумова и Волжина славная пара «проводи,^» испытанным способом — при помощи Андроникова и Вырубовой, которые должны были им обеспечить поддержку, вернее, согласие Распути­на. Андроников «как тонкий человек, знающий высокие сферы», сразу оценил значение кандидатуры Наумова. Вырубову также удалось уговорить, объяснив ей, что, хотя Наумов «на сближение с Распутиным не пойдет... его преданность августейшим особам... сдержит от всяких резких выступлений против Распутина». После этого состоялось свидание троицы с Распутиным, и тот, уже будучи подготовлен своей Са'мой верной поклонницей, дал согласие, заявив, что «его (Наумова.— А. А.) цари любят». Он даже согла­сился, что, если у него будет дело в земледельческом ведомстве, поддержать его просьбу у Наумова. Как потом оказалось, никаких дел у Распутина к Наумову не возникло, -е

Самое трудное было сделано, теперь оставалась задача угово­рить Наумова. Когда

последний «выразил ужас от возможности прохождения через посре^ствр Распутина», ему объяснили, как об­стоит дело, и он дал согласие ²⁹⁶,

Но даже Хвостов й Белецкий не знали, что у любивших Наумова «царей.» (а следовательно, и Распутина) существовала ещё своя тайная. причина хотеть его назначения. Дело в том, что Наумов был членом образованной под давлением «обществен­ности» Верховной следственной комиссии под председательством генерала Петрова по расследованию причин поражений русской армии веснбй—летом 1915 г., в которой он вместе с А. А. Бобрин­ским занял резко антисухомлиновскую позицию. Прямо убрать его из комиссии было неудобно. И вот подвернулся удачный выход. Приняв Наумова в связи с его назначением, царь сказал ему, что ценит и приветствует его «как хозяина-практика и живого человека», но одновременно добавил, чтобы тот не забыл срочно подать доклад об освобождении от членства в комиссии. Чтобы сразу взяться за работу, объяснил Николай II свое требование ²⁹⁷.

Сходным образом и теми же людьми был проведен и Волжин; к этому делу подключили и ставленника Распутина епископа Варнаву. Волжин также просил, и ему было обещано «устроить так», чтобы избавить его не только от сближения, но и от знакомства с Распутиным. Но «на сближение» с Андрониковым он легко согласился. Хотя Хвостов и Белецкий, «конечно, понимали», что Волжин не годится на должность обер-прокурора, они решили, что в данном случае это значения не имеет ^29в.

Позже на допросе Наумов, рассказывая о том, как он непочти­тельно обошелся с Распутиным, который все-таки не утерпел и решил составить личное впечатление о новом министре, выразил удивление по поводу той реакции, которую произвел этот элемен­тарный и само собой разумеющийся поступок на его коллег и бюрократические круги. «Все это представилось мне актом про­стым, естественным», а «я сделался каким-то героем». Один из министров сказал Наумову: «Я слышал, что Вы Распутина не впустили к себе в кабинет, я тоже его ненавижу, но тем не

менее я должен был в этом отношении пойти на уступку»²". Все думцы — отдельные лица и депутации — были в восторге от смелости Наумова и приветствовали его за этот шаг ^{30 0}. Однако противоречие «фактический ставленник Распутина — личный его противник» не могло в сложившихся условиях длиться сколько- нибудь долго. Разрешение его также могло быть только однознач­ным — отставка. И Наумов и Волжин пробыли недолго на своих постах: первый — несколько больше полугода (с ноября 1915 по 21 июля 1916 г.), второй — около года (с 30 сентября 1915 по 7 августа 1916 г.). Первый оказался неугодным еще и потому, что считал необходимым сотрудничество с Думой на какой-то минимальной основе и требовал отставки Штюрмера. Второй занял непримиримую позицию к Питириму и, кроме того, противился назначению на должность товарища обер-прокурора князя Н. Д. Жевахова.

Особенно непереносимой для царицы и ее «Друга» оказалась позиция Волжина. «Знаешь, Волжин упорно несносен и не хочет помогать Питириму... боится общественного мнения»,— негодо­вала Александра Федоровна в письме от 7 января. Волжин «совершенно неподходящий человек для занимаемого им поста... работает он исключительно с Влад [имиром] »,— читаем мы в письме, отправленном спустя полгода, 25 июня 1916 г.³⁰¹

Преемником Наумова, как уже указывалось, стал Бобринский (с 21 июля по 14 ноября 1916 г.), а последним министром зем­леделия был А. А. Риттих, с 1912 г. являвшийся товарищем главноуправляющего землеустройства и земледелия. Что же ка­сается последнего обер-прокурора синода И. П. Раева, то его назначение свидетельствует, что царица и Распутин отныне твер­до решили не подвергать этот пост ни малейшему риску. В том же письме, где бранится Волжин за компанию с митрополитом Владимиром, царица всячески хвалит Раева — «это прекрасный человек, близко знающий церковные дела с самого детства... Пожалуйста, не забудь поговорить о нем со Штюрмером». В письме от 9 сентября царица снова хвалит Раева ^{30 2}. Пона­чалу, как показывал Мануйлов, Питирим и Распутин намерева­лись заменить Волжина Кульчицким, тем самым, который затем сменил Игнатьева, но по каким-то причинам эта кандидатура была оставлена, и Распутин рекомендовал другого своего став­ленника — Раева, сына петроградского митрополита Палла­дия ^{30 3}.