i dfee46a8588517f8

User

Собственно против Шуваева как такового царица и «Друг» вначале настроены не были. Он их не устраивал только потому, что перебежал дорогу их собственному кандидату — М. А. Беляеву. Поэтому, когда царь 10 марта сообщил: «Наконец-то... нашел за­местителя (в смыслё преемника.— А. А.) для Поливанова — это Шуваев, которому я могу вполне доверять», царица на это известие отреагировала осторожно: «Я много думала б Шуваеве и сомне­ваюсь, способен ли он занимать такое место и сумеет ли выступать в Думе (так, как нужно с ее точки зрения.— А. А.) » ²⁷⁷. Когда Ни­колай И заверил ее в письме от 14 марта, что «добрый, старый Шу­ваев как раз подходящий человек на должность военного минист­ра», так

как «он честен, вполне предан, нисколько не боится

Думы и знает все ошибки и недостатки этих комитетов» ²⁷⁸, Алек­сандра Федоровна (а следовательно, и «Друг») была более или менее успокоена.

Однако, когда выяснилось, что Шуваев отказывается выпол­нять просьбы императрицы как незаконные, а также принимать Распутина и уволил с должности помощника военного министра Беляева ²⁷⁹, позиция Александры Федоровны определилась твердо: Шуваева уволить, а на его место назначить Беляева. «Положи­тельно я думаю, что Беляев был бы на месте, а Шув[аев] более пригоден для улажения продов [ольственного] вопроса, так как он прекрасно поставил дела интендантства»,— писала она 17 августа 1916 г.²⁸⁰

Следует отметить, что в данном случае царица, характеризуя Шуваева, была в общем права. Он действительно не годился на роль военного министра. Правда, Беляев подходил к этой роли еще меньше, но это уже был другой вопрос. До своего назначения на министерский пост Шуваев в течение ряда лет был главным интендантом военного министра, а с декабря 1915 г. главным поле­вым интендантом и действительно очень хорошо проявил себя в этом качестве. Более того, он оказался совершенно честным чело­веком, жившим исключительно на жалованье. На фоне возглавлен­ного им ведомства, где коррупция порой принимала легендарные размеры, он поистине казался белой вороной.

Но к должности военного министра ни по образованию, ни по способностям Шуваев совершенно не годился. Как мы помним, его кандидатура была подсунута царю лейб-медиком Федоровым и Ниловым, которые руководствовались исключительно личной не­приязнью к Поливанову. У всех в ставке, писал Шавельский, в том числе и у Алексеева, назначение Шуваева вызвало «искреннее изумление»²⁸¹. Даже в кабинете Штюрмера это назначение «про­извело на всех самое удручающее впечатление» ²⁸².

Когда 15 марта Поливанова уволили, показывал Милюков, на его место был «назначен, к общему недоумению, еще один кан­дидат ниже уровня и ниже элементарного требования — Шуваев... Шуваев очень почтенный человек, его деятельность по интендант­ству всегда вызывала наше сочувствие... Но в качестве военного министра мне совершенно было ясно, что он совершенно не на месте. Человек слишком элементарных понятий и психологии и со слишком малым знанием. Его председательствование в осо­бом совещании (по обороне.— А. А.) производило жалкое, сме­хотворное впечатление» ²⁸³.

Увольнение Шуваева последовало 3 января 1917 г., но, разуме­ется, не по тем соображениям, которые привел Милюков.

Что касается назначения Трепова вместо Штюрмера, то оно явилось следствием известной растерянности не только царя, но и царицы и Распутина, возникшей в связи с известными выступле­ниями в Думе в начале ноября 1916 г. Попытки спасти Штюрмера на посту премьера окончились безуспешно, и надо было срочно его заменить, причем таким человеком, который взял бы на себя

задачу как-то поладить с Думой, не меняя при этом реакционного курса. Подходящего кандидата не оказалось, и царю пришлось ос­тановить свой выбор на Трепове, пользовавшемся репутацией твердого человека и к тому же единомышленника Штюрмера в Государственном совете. Даже царица в какой-то мере понимала неизбежность этого назначения, которое, однако, и ею и царем мыслилось как сугубо временное. 7 ноября Александра Федоровна, ссылаясь на мнение «Друга» и Протопопова, предлагала царю от­править Штюрмера в трехнедельный отпуск, а после того как Дума в декабре будет распущена, он сможет вернуться. На эти же три недели обязанности премьера придется возложить на Трепова, хотя она так и не может осилить своего нерасположения к нему ²⁸⁴. Такое же нерасположение испытывал

к Трепову и царь. Обстоя­тельства заставили изменить этот план. Буквально с первого же дня назначения Трепова главой правительства императрица пове­ла против него самую ожесточенную кампанию, особенно когда уз­нала, что Трепов обусловил свое согласие на премьерство от­ставкой Протопопова и удалением Распутина.

«Трепов мне лично не нравится...— писала царица 10 ноября, еще не зная об условиях нового премьера,— и если он не будет до­верять мне или нашему Другу, то, думается, возникнут большие затруднения» ²⁸⁵. «Не подчиняйся такому человеку, как Трепов (которому ты не можешь доверять, которого ты не уважаешь)... Как Тр[епов] и Родзянко ( со всеми злодеями) на одной стороне, так я, в свою очередь, стану против них (вместе с святым божьим Человеком) на другой. Не поддерживай их — держись нас»,— взывала царица к своему супругу 5 декабря, т. е. на другой день после его отъезда из Царского Села, куда его вызвали, чтобы от­стоять Протопопова ²⁸⁶.

Атака велась безостановочно. «Он (Распутин.— А. А.) умоляет тебя быть твердым и властным и не уступать во всем Треп[ову]. Ты знаешь гораздо больше, чем этот человек, и все-таки позволя­ешь ему руководить тобой. Почему не нашему Другу, который ру­ководит при помощи бога?.. Он правильно ведет нас, а ты благо­склонно внимаешьтакому лживому человеку, как Тр [епов] »,— вот что прочитал царь в числе прочего, получив письмо царицы от 13 декабря ²⁸⁷. «Трепов ведет себя теперь как изменник, и лукав, как кошка,— не верь ему»,— писала царица на другой день ²⁸⁸.

Из этих писем видно, что дни Трепова-премьера были факти­чески сочтены уже спустя неделю после того, как он занял свой пост. В тот же день, 14 декабря, царь писал: «Противно иметь дело с человеком, которого не любишь и которому не доверяешь, как Треп[ов]. Но раньше всего,— объяснял он супруге,— надо найти ему преемника, а потом вытолкать его — после того как он сделает грязную работу. Я подразумеваю — дать ему отставку, когда он закроет Думу. Пусть вся ответственность и все затрудне­ния падут на его плечи, а не на плечи того, который займет его ме­сто»²⁸⁹. Трепов пробыл на своем посту ровно пять недель— с 19 ноября по 27 декабря 1916 г.

Как же сложилась судьба остальных министров, подвизавших­ся в период «министерской чехарды»? Лишь два министра: мор­ской — И. К. Григорович и финансов — П. Л. Барк, ставшие тако­выми еще до войны (с 1911 и 1914 гг. соответственно), сумели пройти через все Сциллы и Харибды последнего трехлетия и пробыть на своих постах до последнего дня существования цариз­ма. На наш взгляд, исключение из правила в основном было обусловлено двумя причинами: сравнительной «нейтральностью» этих министров по отношению к большой политике и, следователь­но, меньшей заинтересованностью в них Распутина и царицы и, во-вторых, повышенными приспособительными, если так позво­лительно выразиться, свойствами обоих министров по сравнению с некоторыми другими их коллегами. Даже простодушный Шуваев, рассказывая на допросе о раскладе сил в Совете министров, честными и порядочными называл только Покровского и Игнатье­ва, а шедшие сразу за ними, согласно его моральной шкале, Г риго­рович и Барк были людьми, о которых он «затруднялся сказать». Барк, по его словам, вел себя на заседаниях Совета министров «неопределенно, в зависимости от обстоятельств», а Григорович «и так и этак» . Барк, кроме того, как уже отмечалось, был в большой чести у Распутина.

Сравнительно долго (с 9 января 1915 по 27 декабря 1916 г.), по меркам «чехарды», удерживался на своем посту министр народного просвещения граф П. Н. Игнатьев, причем он не только не был распутинцем, но, наоборот, имел прочный авторитет либерала в глазах Думы и «общественности». Это обстоятель­ство, с точки зрения клики, управлявшей страной, было абсолют­ным противопоказанием для пребывания на министерском посту, тем не менее факт оставался фактом — Игнатьев действительно проводил сравнительно либеральную политику по отношению к высшей и средней школе и был последовательным сторонником курса на лояльное сотрудничество правительства с Думой.