i dfee46a8588517f8

User

ния». 25 дворян требовали, чтобы обращение к царю со стороны съезда последовало «непосредственно через председателя совета, смело, прямо и открыто, и не может вопреки традициям быть объ­явлено во всеобщее сведение вне съезда до доклада его величест­ву» ^В9.

Несомненно, что, если бы политическая конъюнктура, с точки зрения царизма и дворянства, несколько улучшилась, мнение ука­занного меньшинства мгновенно бы стало мнением большинства. «Объединенные дворяне» наступали на горло собственной песне, и это обстоятельство лишний раз подчеркивает силу и глубину кри­зиса, переживавшегося царизмом накануне революции.

Как

уже известно, на XII съезде дворянская организация ста­вила задачу не только выразить отношение к кризису власти, но и преодолеть свой собственный кризис. Последнее они рассчиты­вали достигнуть с помощью организационных коррективов. После того как 24 губернских предводителя вынесли 12 мая свое поста­новление, Постоянный совет понял, что ему придется согласиться на их требования, тем более что и в самом совете были сторонники реформирования § 13 и других пунктов устава. На заседании 23 ок­тября так и было сделано. В принятом постановлении § 13 исклю­чался. Вместо него вводился § 14, согласно которому Постоянный совет мог обращаться к «высшему правительству» только тогда, когда на чрезвычайном заседании совета в присутствии не менее половины всех губернских предводителей дворянства две трети со­бравшихся проголосуют за такое обращение, причем заседания должны проходить в Москве, а не в Петербурге ^9|).

Примечательно требование о перенесении важных заседаний Постоянного совета в Москву. Мусин-Пушкин вообще предложил всю деятельность совета перенести в Москву, но это было признано чрезмерным и отвергнуто 22 голосами против двух ^9|. Формально это предложение мотивировалось тем, что губернским предводите­лям, которые по уставу являлись членами совета, легче и быстрее доехать до Москвы, чем до Петрограда. В столицу же они не успе­вают приезжать вовремя, повестки о предстоящем заседании часто получают уже после того, как заседание состоялось, и в результате Постоянный совет на деле превратился в очень немногочисленную коллегию, решающую все дела от имени совета. В действительнос­ти, хотя об этом вслух не говорилось ни слова, за этим требованием стояло нечто гораздо большее, а именно попытка если не оторвать, то по крайней мере ослабить главный источник силы и влияния ру­ководящей группы совета — правительственные и придворные связи.

На съезде была принята также поправка к уставу, полностью отменявшая кооптацию. По поводу кооптированных опять говори­лось, что «эти лица в большинстве случаев высоко стоящие и жи­вущие в гор. Петрограде, которые вместе с тем и допускаемы этим самым фактом на съезд». Была принята поправка Олсуфьева, пре­доставлявшая Постоянному совету право выбирать место для сво-

их заседаний. В остальном постановление совета от 23 октября бы­ло принято без изменений ⁹².

Поскольку изменения устава были произведены в желательном для большинства губерний духе, Крупенский на следующем засе­дании съезда (2 декабря) предложил послать письмо от имени пре­зидиума съезда к вышедшим дворянским обществам с просьбой вернуться, а заодно обратиться с призывом о вступлении тех дво­рянских обществ, которые до этого не входили в общедворянскую организацию ⁹³. Это предложение было принято, и новый предсе­датель совета разослал соответствующие письма как первым, так и вторым (тифлисскому и кутаисскому губернским обществам), но адресаты уже не успели ни вступить, ни вернуться — помешала Февральская революция.

Председателем Постоянного совета съезд избрал Самарина, причем заочно. Первый раз он был выбран но этот пост (и тоже за­очно) в 1912 г. Тогда Самарин

отказался. Теперь он дал согласие. Выбор, конечно, был не случаен. Позже его единогласно избрали московским губернским предводителем, и ему была устроена «не­обычайная овация». В свою очередь, столичное дворянство, демон­стрируя свою оппозиционность, избрало своим губернским предво­дителем князя В. М. Волконского⁹⁴. Самарин был самой автори­тетной фигурой российского дворянства, стяжавшей себе славу не­сгибаемого борца против «темных сил» и Распутина в защиту пра­вославной церкви. Его избрание председателем совета явилось, так сказать, организационным выражением дворянской оппозицион­ности.

На этом фоне становится понятной акция Родзянко, предприня­тая в январе 1917 г. в связи с роспуском Думы. Когда председатель Совета министров показал ему три подписанных царем указа о рос­пуске Думы, предусматривавшие три разных варианта этого рос­пуска (полный роспуск и новые выборы, роспуск до окончания вой­ны и роспуск на неопределенное время без указания даты), из ко­торых он мог выбирать любой, Родзянко в ответ на этот шаг обра­тился с призывом за помощью... к Совету объединенного дворянст­ва. «Я оказался вынужденным,— объяснял он,— искать ту орга­низацию общественного характера, которую упразднить и заста­вить молчать невозможно (?) по самому существу дела». С этой целью он вызвал из Москвы Базилевского и Самарина с его това­рищами по Постоянному совету князем Куракиным и Карповым и петроградского предводителя Сомова. «Разъяснив им положение вещей и возможность моего ареста (?!) и высылки, я просил в этом случае их стать на страже интересов страны... Представители дво­рянства вполне разделяли мою точку зрения и поняли мои опасе­ния...» ⁹⁵.

Кроме них, из Москвы прибыли Г. Е. Львов, Челноков и Коно­валов ⁹⁶, и вот этой «великолепной семерке», по мысли Родзянко, предстояло спасать положение. Его опасения оказались напрасны­ми, страхи преувеличенными, а вся деятельность Самарина свелась к тому, что он испросил аудиенцию у царя, где изложил последнему

снова все то, что Николай II слышал уже десятки раз. Родзянко также сообщает, что на 19 января было решено созвать съезд «объединенного дворянства», но вряд ли это утверждение соответ­ствует действительности: во всяком случае, в архиве Постоянного совета, полностью сохранившемся, на этот счет нет ни малейших намеков.

Свидельство Родзянко интересно и с другой стороны. Оно гово­рит, во-первых, о том, что в либеральном общественном мнении «объединенное дворянство» и всероссийские Земский и Городской союзы выносились за скобки единой оппозиции, и, во-вторых, дво­рянские организации и их Постоянный совет по-прежнему пред­ставляли в его глазах внушительную политическую силу, способ­ную на многое. Иначе говоря, итоги XII дворянского съезда были расценены в широких помещичье-буржуазных кругах как симптом возрождения и упрочения организации.

Такое представление уже не соответствовало действительности. По всему было видно, что этот съезд был началом конца общедво­рянской организации: у царя позиции были подорваны, главная ударная сила — Постоянный совет — разоружен, а сами «объеди­ненные дворяне» деморализованы.

Обладавший весьма тонким нюхом по части всяческого гниения и разложения, нововременский журналист понял это еще задолго до XII съезда. В статье с показательным заголовком «Домогатель­ства справа» Меньшиков в связи с письмом Струкова ставит ко­ренной вопрос: соответствует ли действительности претензия дво­рянства считать себя опорой России? Ответ давался резко отрица­тельный.