i e8c15ecf50a4a624

Unknown

Очень точно суть разногласий между либералами и пра­выми по поводу реформ выразил один из лидеров крайних правых, Г. Г. Замысловский, еще на первой сессии Думы. По мнению кадетов, заявил он, из реформ «ничего худого не произойдет. А мы боимся, что если все это сейчас ввес­ти, то повторится то самое, что наступило после 17 октяб­ря» [450].

Несостоятельность Думы по части «реформ» превраща­ла ее из орудия укрепления царизма, как она была заду­мана, в дополнительный фактор его ослабления и разло­жения. «Самодержавие,— писал В. И. Ленин по этому по­воду,— отсрочило свою гибель, успев сорганизовать такую Думу, но оно не укрепляется этим, а разлагается от это­го» [451]. Подобный результат вызывал всеобщее разочарова­

ние и раздражение в лагере контрреволюции. Контррево­люционный либерализм ответил на него так называемым «левением»

буржуазии. Реакцией камарильи и верхов была потеря веры в политику бонапартизма и, следова­тельно, в ее главного выразителя Столыпина. Престиж претендента в русские Бисмарки среди них резко пошел вниз. Так возник «министерский» кризис апреля 1909 г. «Патриотическая» критика. Для того чтобы понять смысл и значение этого кризиса, следует вернуться не­много назад.

Характеризуя основное отличие октябристской полити­ки от кадетской, В. И. Ленин писал: «Он (типичный ок­тябрист.— А. А.) тоже стремится, как и кадет, к сделке с монархией, но понимает под этой сделкой не ту или иную политическую систему, не парламентаризм, а соглашение нескольких лиц или главарей с придворной камарильей в интересах прямого подчинения правящей буржуазии не­поворотливого, тупоумного и азиатски-прода&ного русско­го чиновника» ³⁰.

При таком подходе решающее значение, с точки зре­ния октябристов, приобретал выбор объекта соглашения. Гучков и Столыпин избрали главным предметом своего сговора вопрос о возрождении боевой мощи армии и флота, утраченной в русско-японской войне. Расчет московского политикана строился на том, что вопрос о военной мощи царизма является для последнего вопросом жизни и смер­ти, поэтому верхи, камарилья, правые согласятся на все необходимые реформы в военных ведомствах и на «патрио­тическую» критику со стороны Думы царящих в них гни­лых порядков. Иными словами, Гучков полагал, что воен­ные преобразования послужат прочной основой для сотрудничества октябристов с правыми и Столыпиным и завоевания доверия у них, что в свою очередь послужит ис­ходным моментом для либеральных реформ. От такой кри­тики, по его мнению, октябристы выиграют и в глазах бур­жуазии: во-первых, в возрождении военной мощи царизма она была заинтересована не меньше самого царизма, а во- вторых, «критика» порядков, сложившихся в армии, обе­спечивала Гучкову славу «либерала», позволяя в то же время не поднимать голоса по поводу внутренней полити­ки царизма. Кроме того, здесь присутствовал и личцый момент: Гучков лелеял честолюбивую мечту стать в буду­щем военным министром.

Столыпина сговор с Гучковым по военным вопросам интересовал прежде всего с точки зрения одобрения бур­жуазией тех предстоящих огромных затрат на армию и флот, которые правительство намеревалось произвести в ближайшие несколько лет. Предполагалось истратить не­сколько миллиардов рублей на осуществление сухопутной и морской программ вооружений и, следовательно, пред­стояли новые займы, введение новых налогов и др., что требовало санкций и одобрения Думы.

Сущность сговора между Столыпиным и Гучковым по военным вопросам очень метко определил Витте: «Вы, во­жаки Думы, можете играть себе в солдатики, я (Столы­пин.— А. А.) вам мешать не буду... а зато вы мне не ме­шайте вести кровавую игру виселицами и убийствами под вывеской полевых судов без соблюдения самых элемен­тарных начал правосудия» [452].

Инструментом сговора была избрана думская комиссия по государственной обороне, созданная в самом начале деятельности Думы, в 4-м заседании, 10 ноября 1907 г. В нее, по требованию правых, не были допущены даже ка­деты. Право-октябристским большинством было принято также постановление Думы о предоставлении председате­лю комиссий права объявлять ее заседания закрытыми, если того потребует военное ведомство. Председателем ко­миссий был избран Гучков, который предпочел этот пост посту главы Думы, предназначавшемуся ему как лидеру «центра». Уже из этого видно, какое исключительное зна­чение придавал Гучков деятельности комиссии по государ­ственной обороне. Председателем же Думы стал октябрист Н. А. Хомяков, сын известного славянофила, сычевский предводитель дворянства, сноб и барин, импонировавший верхам своим происхождением и воспитанием.

Поначалу все шло очень хорошо. Правые и октябристы совместно предъявили морскому ведомству два запроса: о пожаре на Обуховском казенном заводе и о постройке фирмой «Виккерс» крейсера «Рюрик». В первом случае ведомство обвинялось в нерадении, а во втором — в выдаче важных военных секретов английской фирме, в срыве сро­ков

строительства, переплатах и т. д.

Следующим совместным шагом был отказ в ассигнова­нии 11 млн. с лишним рублей, испрашивавшихся тем же морским ведомством для приступа к работам, связанным с постройкой четырех броненосцев. Отказ был обусловлен требованием устранить неполадки, царящие в ведомстве, и начать преобразования. «Реформы необходимы,— вос­кликнул умеренно-правый П. Н. Крупенский,— реформы крупные, а не мелкие», «такие реформы, где [бы] менялись имена и лица перемещались с одного места на другое, это не реформы; ...нужны реформы серьезные, которые изме­нили бы в корне все зло, царившее доныне и приведшее Россию к Цусиме». Так же выступали и крайние правые. Положение таково, заявил Пуришкевич, что мы должны относительно ассигнований на судостроение сказать: «стоп до той поры, пока мы не убедимся, что результаты войны, что тяжелый опыт научил чему-нибудь это ведомство и повел его на путь реформ и улучшений». «Россия второй Цусимы пережить не может... вторая Цусима в России — это революция, это полное уничтожение того строя, на ко­тором мы создались...» Пусть дадут гарантии, что второй Цусимы и второго «Потемкина» со вторым Матюшенко не будет. А «до тех пор, господа, на это дело ни копейки» [453].

Но вся правооктябристская «патриотическая» идиллия кончилась, когда Гучков примерно два месяца спустя, 27 мая 1908 г., выступил в Думе и потребовал ухода из Во­енного министерства нескольких великих князей, которые, пользуясь своим положением, насаждали там вредные по­рядки и порождали атмосферу безответственности и без­началия. Немедленно, в том же заседании, последовал ог­лашенный Пуришкевичем резкий протест крайних правых, которые так недавно рьяно поддерживали Гучкова. «Фрак­ция...,— говорилось в нем,— находит совершенно недопус­тимым обсуждение с этой кафедры вопросов, составляю­щих прерогативы самодержавного вождя русской армии..., считает долгом всячески протестовать против такого пре­цедента, который ведет Государственную Думу по весьма нежелательному и крайне опасному пути». В марте 1909 г. тот же Пуришкевич в ответ на очень осторожную и уме­ренную речь Гучкова по смете Военного министерства под аплодисменты и одобрительные крики правых провозгла­сил: «Александр Иванович, не нужно нам какого-то осо­бого хлопчатобумажного патриотизма. Сохраните нам ста­

рый...». Ни в каких реформах, кроме технических, армйя не нуждается. «Других реформ, других людей „нового по­рядка" в армии нам не нужно...» [454].

Камарилья выступлением Гучкова была взбешена до крайности. Столыпин поспешил отмежеваться от него, за­явив в Государственном совете, что Дума вообще не имела права отказывать в ассигновании. Это был тяжелый удар для октябристов. Важно здесь не то, что Столыпин разо­шелся с Думой, объяснял значение этого выступления туч­ковский официоз, «а то, что, выступая в Совете, он совер­шенно сошел с конституционной почвы и стал отрицать самое право Думы отказывать правительству в ассигновке на броненосцы. Его доводы несравненно прискорбнее его выводов» [455]. Разумеется, Государственный совет восстано­вил сумму, исключенную Думой, из сметы Морского ми­нистерства.

«Министерский» кризис. Кампания против Столыпина была развязана под предлогом покушения правительства и Думы на царские прерогативы в области военного законо­дательства. Сигналом послужила статья английского жур­налиста Диллона, корреспондента «Дейли телеграф» в России, служившего рупором взглядов камарильи. Дума, говорилось в статье, все больше и больше распространяет свою власть и влияние на армию, флот, внешнюю полити­ку, т. е. на те области управления, которые, согласно Ос­новным законам, находятся целиком в ведении царя. Уп­равляется страна кабинетом, «незаметно лишившим коро­ну громадных прерогатив». Речи Гучкова — это речи Сто­лыпина. Сейчас еще можно изменить положение, создав более консервативную Думу и поставив во главе прави­тельства П. Н. Дурново. Потом уже будет поздно: «затруд­нения России вскоре окажутся вне пределов государствен­ной мудрости премьера, парламентских мер и полицейских репрессий» [456].

Поводом к развязыванию «министерского» кризиса явился мелкий законопроект о штатах морского генераль­ного штаба, требовавший ассигнования в несколько десят­ков тысяч рублей. Он был внесен в Думу морским минист­ром и был принят Думой 24 мая 1908 г. Но Государствен­ный совет отклонил его на том основании, что Дума нарушила прерогативы монарха: она, мол, имела прайо ут­вердить только испрашиваемую сумму, но не штаты. П. Н. Дурново, П. X. Шванебах, С. Ю. Витте и др. подня­ли шум об «узурпации» царских прерогатив и «захватных» действиях со стороны Столыпина и октябристов.