И это все, за что я борюсь
Шрифт:
— Поделить твое зрение на нас двоих. — Договорил я за нее.
Теперь у нее были все причины ненавидеть меня — расчетливого и хитрого, втиравшегося ей в доверие лишь для того, чтобы получить заветное зрение. Именно так она и подумает, потому что я идиот, который толком не объяснил ей, к чему я вообще придумал этот бред. Как бы сильно я не хотел увидеть этот мир, я не стал бы ради этого рисковать Милит, которая искренне помогает мне и носится со мной, как нянька. У меня были совсем другие причины идти на это безумство.
Но Милит о них не знала.
Я подготовился
— Как ты собираешься это провернуть?
Этот вопрос оказался настолько неожиданным, что я даже не нашелся, что ответить. Мне потребовалось несколько секунд, чтобы собраться с мыслями.
— Я долго думал, и пришел к выводу, что это возможно. В теории, конечно, но все же. Мне просто нужно потянуть к себе одну нить, идущую от тебя. Это я образно говорю, но в действительности почти то же самое… — Я позволил себе говорить все, что идет в голову, может, так Милит поверит мне и поймет, что я делаю это не из своей выгоды, — Твои глаза… они как бы… поделятся с моими. Ты будешь видеть, ничего опасного не случится.
«Надеюсь» — мысленно добавил я.
— И тебе останется лишь притворяться слепым в поместье Савельти? — Предположила Милит.
— Ну… да. — Выговорил я.
Я не знал, что за мысли сейчас копошились в ее голове, наверное, Милит взвешивала все «за» и «против» этой безумной затеи. Ну а я пытался не дрожать от волнующего предвкушения магии и возможного чуда.
Почему эта идея раньше не приходила мне в голову?
— Да пусть это спасет нас обоих. — Словно молитву, отчеканила девушка, — Что нужно делать?
Я едва не вскрикнул от радости. Можно было бы даже обнять Милит по такому случаю, но мне нужно было сосредоточиться.
— Довериться мне. — Тихо промолвил я, — Сможешь?
— Ну ты же мне доверялся. Пора ответить тем же.
Я протянул к ней руки. Они тряслись от страха, волнения и чего-то еще. Я еще никогда не чувствовал себя таким сильным, словно все мои мышцы зажглись какой-то невозможной, непостижимой энергией. Наверное, это моя магия приготовилась к чему-то… по-настоящему большому и важному.
Милит поняла, что я хотел сделать. Вскоре мои руки обхватили ее голову, пальцы касались волос, а сами ладони чувствовали гладкую теплую кожу. Я подался вперед, и наши лбы соприкоснулись.
Еще никогда я не испытывал ничего подобного. И сейчас дело было совсем не в магии, и даже не в сладостном предчувствии, от которого все мое тело сотрясала мелкая дрожь. Мы с Милит были чем-то цельным, неразъединимым. Я чувствовал ее так же ясно, как самого себя. Я не мог описать это словами. Это не нужно было видеть или слышать. Впервые за свою жизнь я понял, что есть что-то, для чего не нужны органы чувств. Есть сами чувства — голые, яркие, концентрированные, как чистая соль или как тот теплый свет, который мама называла солнечным. Наверное, душу следовало отдать именно за это, а не за что-либо другое.
— Бейв, — Заговорила Милит, — А что если… с тобой что-то случится?
— Не случится. — Заверил я, — Не сегодня.
Вряд
— Откройся мне. Я не опасен для тебя. — Попросил я.
Она была сгустком энергии, которую я чувствовал каждый день всю последнюю неделю. Сейчас же этот невнятный сгусток стал лабиринтом для меня. Я забрался в него, как воришка забирается в богатый особняк, и двинулся в путь.
Я чувствовал кожей спокойное дыхание Милит. Ее лицо все еще лежало в моих руках, ее разум все еще был заражен искрой меня, словно вирусом. Еще никогда я не встречал такого доверия к себе, что было особенно удивительно после того, как мне рисовали личность Милит Сеттери. Меня заставили думать, что эта леди грубая, замкнутая и жестокая.
А она отдала в мои неумелые руки всю себя, ни на миг ни задумавшись о том, что я — тот еще неудачник.
Эта нить — я нашел ее! Вот же она, вот все образы, что Милит видела когда-либо в своей жизни. У меня же вместо подобной нити валялись обрывки, осколки каких-то образов, навеянных моей магией. Мне не следовало предаваться зависти, но на миг я все же застыл, сравнивая все то, что было у нее, и то, что было у меня.
Если образы были богатством, то я беден, как дворняжка.
И тогда я схватился за эту нить, так крепко, что она обожгла мне мои магические пальцы. Но я держал ее, тащил за собой, как старая лошадь тащит тяжелую крестьянскую телегу. Мне нужно было это.
И если в буйном, красочном лабиринте Милит ключом била жизнь, то в моем завывал ветер. Он бился о возведенные мной стены и рассыпался тысячами звуков самых разных оттенков и интонаций. Туда-то я и волок одну-единственную красочную ниточку, которая способна превратить этот склеп во что-то живое. Сил у меня было все меньше, а нить настойчиво сопротивлялась, натягиваясь и скукоживаясь в моих слабых руках.
Когда я бросил ее конец на сухую землю своего лабиринта, то понял, что не смог бы продержаться ни секундой дольше. Секунды и не прошло — что-то неимоверно сильное ударило нас с Милит чем-то искрящимся, и мы отлетели друг от друга, ударившись о стенки кареты.
Я сполз на сиденье безвольной массой. Сознание помутилось, мне даже казалось, что это сон. Я позволил себе несколько вздохов, пытаясь понять, сколько времени я пробыл в забытьи и был ли я в нем вообще.
Милит не двигалась, похоже, ее приложило сильнее, чем меня. Первобытный страх объял меня, как пламя поедает спичку — за мгновения, и я рванулся к девушке, поднявшись с места за считанные секунды.
Голова кружилась так, что весь мир передо мной словно перевернулся с ног на голову, и я чуть было не рухнул в обморок снова, но уже по другой причине.
Я видел. Видел этот мир своими некогда бесполезными глазами. Я застыл посреди тесной кареты, где напротив меня лежала девушка без малейшего признака сознания. Мои руки, где-то отыскав какую-то бешеную силу, схватили ее тело, и, аккуратно уложив Милит на сиденье, стали придерживать ее голову. Я плохо понимал, что происходит, усевшись на колени перед ней.