И это все, за что я борюсь
Шрифт:
Я очень хотел его увидеть. Каким бы убогим я ни был, брат никогда не отворачивался от меня, не тыкал носом в мое уродство и даже наверное… любил меня. И вот теперь меня обуяло глупое желание просто-напросто посмотреть на него, узнать, а таким ли он всю жизнь был в моем воображении? Мы с ним непохожи, я знаю.
И тут я опомнился.
— Милит, здесь же должно быть зеркало. — Предположил я.
Девушка хмыкнула:
— Что, не терпится увидеть собственную мордашку? Оно прямо за тобой.
Я повернулся и не на шутку удивился
Из отражения на меня уставился какой-то идиот. Ей-богу, лицо у него было такое испуганное, а глаза едва не вылезали из орбит. Я рассмеялся, и этот идиот захохотал вместе со мной. Я подошел ближе, чтобы удовлетворить свое любопытство до конца. Я даже уселся на табуретку, не сводя глаз с собственного отражения.
Милит подошла ко мне и положила руку на плечо. В отражении ее лицо оказалось прямо над моим.
— Ты безбожно врала мне. — Сообщил я, — Это лицо какого-то психа!
— А ты видел много психов? — Парировала она, — По-моему, ты не похож ни на одного из них.
Я считал иначе. О да, я был разбит и разочарован. Даже после слов Савельти я все еще не терял надежды, что во мне есть хоть что-то геройское, то, чего не было в Даверсе. Но от меня так же не пахло ни мужественностью, ни решительностью, которая должна быть присуща боевому магу. Вот только если Даверс выглядел глупым веселым толстячком, то я был тощ и бледен. Хрупкая и жилистая Милит рядом со мной смотрелась как живой цветок на фоне мертвого расколотого камня.
И какое славное прозвище могут дать человеку, похожему на меня? Ну что за убожество — глазищи навыкате, щеки куда-то ввалились, острый подбородок небрит, да еще и оцарапан!
— Слушай, меня могут прозвать Бейв Неубиенный. — Повернулся я к Милит, — Я и без того на труп смахиваю!
Вообще-то, это была шутка, но Милит почему-то не засмеялась, а наоборот, нахмурилась:
— Не думала, что ты будешь так недоволен своей внешностью. Прекрати!
Наверное, она была права. Я замолчал, отвернувшись от собственного отражения. Милит нависала надо мной, щекоча кончиком косы мою щеку, пока ее глаза уставились куда-то в пустоту. Я не хотел грубо прервать ход ее мыслей, поэтому легонько коснулся ее рукава, желая привлечь внимание девушки. Мои пальцы скользнули по ее тонкому запястью, и я тут же осекся. Милит отпрянула, как от ожога.
— Вечером… что они могли удумать? — Тут же выпалил я, заполняя неловкое молчание своим хриплым от смущения голосом.
Милит вышла из ступора, отошла от меня и раскованно уселась в кресло. Я развернулся и уставился на нее, как слуга смотрит на своего хозяина. Закинув ногу на ногу, девушка подперла подбородок кулаком:
— Магия. Что с ней можно сотворить? Тем более, в этом заколдованном доме.
— Магия — карандаш, а реальность — бумага. Что можно с этим сотворить? — Заговорил я, — Все, что угодно.
— Хорошо, давай начнем
— Это просто — нас выманили из замка. — Хмыкнул я.
— Значит, они хотят напасть на короля. — Будто убедившись в своей догадке, признала Милит, — Он не мог не подумать об этом. Неужели нас выслали отсюда специально? Что-то не сходится…
— Король явно всесторонне защитил себя. Иначе он не отпустил бы меня.
Милит ненадолго замолчала, опустив глаза на затертый паркет. В ее взгляде пылало пламя, когда она снова посмотрела на меня:
— Он хочет убить двух зайцев разом. Зная, что Шипы натравят на нас равных тебе по силе — то есть, магов — он подумал, что на него нападут простые воины, с которыми легко разберутся гвардейцы. Но вдруг они перехитрили нас? Вдруг сделали наоборот? Или же избрали всего одну мишень…
— Король не даст себя в обиду, поверь. — Успокоил девушку я, — Он слишком боится за свою жизнь для того, чтобы самому сделаться мишенью. Полагаю, на него работаем не мы одни. Что, если у него есть шпионы из Шипа? Ты не думала об этом?
Милит устало потерла виски. На какой-то миг она показалась мне вымотанной и уставшей, я подметил, что под глазами у нее пролегли темные круги, а взгляд иногда туманился, словно его затягивала невидимая мне пелена.
— Я уже не знаю, о чем думать. Все это… так… сложно, так ответственно. Этому не учили в обществе Кинжала. Там тебе просто говорят — и ты делаешь: бездумно, почти инстинктивно.
— Разве убивать — легче? — Удивился я, запоздало пожалев об этом вопросе.
— Да. — Холодно отчеканила девушка, — Да, когда ты знаешь, что этот человек плохой, он сделал что-то потому, да поэтому… А тут… мы даже не знаем, с кем имеем дело. Чего они хотят? Почему действуют именно так?
— Я обещаю тебе, мы узнаем. — Я поборол желание встать и сесть рядом с ней, обнять и успокоить. Слова подействуют лучше. Наверное. — Если мы действительно хотим знать, мы докопаемся до правды.
Милит с грустью посмотрела на меня:
— Мама говорила мне почти то же самое. В детстве. — На секунду она улыбнулась своим воспоминаниям, — А папа с ней всегда соглашался.
— Потому что она права. — Я не сразу понял, что за глупость ляпнул, — Была права.
Милит заметила мою оговорку.
— Она умерла, когда мне было десять. — Ее голос был удивительно спокоен, — Простудилась так сильно, что даже королевский лекарь не смог ничего сделать.
— Ты хорошо ее помнишь? — С какой-то долей зависти поинтересовался я, ведь моя память не сохранила даже голоса отцовской южной служанки. Только шляпа. И солнце.
— Да. Тогда я еще вела себя как принцесса. Даже помыслить не могла об обществе Кинжала. Наверное, я была бы совсем другой, будь она жива.
— Или стала бы той, кем ты являешься сейчас. — Упрямо заявил я, — И мы бы встретились. Неотвратимо.