И грянул град
Шрифт:
А может, вообще не стоило ему нарушать волю своего покойного отца, ехать в Куско и получать образование, которое неумолимо вело его на слишком опасную высоту? Ведь, противясь дальнейшему образованию сына, отец поступал так не по слепоте и невежеству, а руководствуясь определённой логикой.
Асеро хорошо помнил, что незадолго до оспы, так неожиданно оборвавшую жизнь его отца и сделавшую самого Асеро сиротой, отец, чиня старые сапоги, объяснял ему, почему учиться дальше не следует:
– - Вот я сапожник. И как бы ни повернулась жизнь, я всегда знаю, что смогу прокормить себя и свою семью честным трудом, так как людям всегда нужна обувь, босиком они ходить не будут. Значит, мой труд всегда будет нужен людям, и меня
– - Понимаю.
– - Понимаешь, да не совсем, -- сказал отец, забивая гвоздь.
– - Вот станешь ты, к примеру, военачальником. Это значит, что чуть разразись где-нибудь на границах нашего государства война, тебя пошлют туда. Хочешь -- не хочешь, а ты обязан. А значит, иди и воюй. Хочется тебе быть убитым или искалеченным?
– - Но ведь если война, то солдат тоже посылают на неё.
– - Ну не всех. Ведь солдатом ты только пять лет пробудешь, а если выучишься на командира, то обязан быть готовым отправиться на войну до самой дряхлой старости. А на войне ты не просто будешь чужие приказы выполнять, а сам принимать решения. А это значит, ты можешь ошибиться. И результатом твоей ошибки будут человеческие жизни. А как ты потом будешь жить и знать, что из-за тебя погибли люди? А если ошибка будет очень серьёзная, тебя могут сослать на рудники и даже казнить. А главное, что ты можешь оказаться опозорен. А нет беды страшнее этой и для тебя, и для твоей семьи. В гражданском управлении то же самое. Ошибки стоят если не чужих жизней, то чужого благополучия. Да и жизнь беспокойная, всё здоровье растеряешь. Уж как я не хотел старейшиной становится, но выдвинули, не отвертишься. До сих пор иногда жалею. Но выше точно не полезу, ищите других дураков.
– - Я хотел бы стать амаута, отец. Что в этом плохого?
– - А у них тоже между собой разборки и изрядный гадюшник. Понимаешь, когда крестьяне и рыбаки трудятся, они друг другу не мешают, а амаута вечно друг в друге соперников видят. "Ты не прав", "Нет, это ты не прав". А все споры выеденного яйца порой не стоят. Нет, средство жить в мире со всеми, жить, не зная страха и стыда, только одно -- не лезть слишком высоко. Знай сверчок свой шесток. Не лезь наверх, не женись на слишком красивой женщине, и не будешь знать по жизни больших проблем. И не будешь знать угрызений совести.
– - Я вот одного не понимаю, отец, -- сказал тогда юный Асеро.
– - Для нашего блага необходимо, чтобы нами правили хорошие люди. Но если все хорошие люди будут избегать власти и ответственности, то наверху окажутся плохие, которые потом всем могут сделать очень плохо. Разве это не так, отец?
– - Ну, я не говорю, что все моему совету следовать должны. Видно, есть люди умные, талантливые, которым управлять на роду написано. Но ты у меня разве потомок Солнца? Нет, ты сын сапожника, и тебе лучше всего быть сапожником. Тем более что руки у тебя ловки, и ремеслу ты уже почти выучился. Вот что, сынок, я же тебе добра хочу. Занимать чужое место также опасно, как садиться на чужую лошадь. Ведь она в любой момент тебя сбросить может, и окажешься у неё под копытами... Так что ни к чему тебе лезть наверх или жениться на принцессе.
Потом Асеро много раз вспоминал этот разговор с грустной улыбкой. Его отец до самой своей смерти не знал, что был женат на дочери самого Великого Манко и что таким образом его сын действительно является потомком Солнца. Но в тот момент всё сказанное отцом казалось таким разумным и обоснованным. И было невозможно представить себе, что отец не проживёт после этого разговора даже месяца, и что свой одиннадцатый день рожденья мальчик встретит уже сиротой...
Всего через несколько дней отец лежал и стонал, терзаемый страшным недугом. Язвы покрывали его тело с головы до ног, они проступали вокруг глаз и между волос, и было почти невозможно
Асеро как наяву представлял себе обнажённое распростёртое тело отца, которая мать с головы до пят мазала белой мазью, а тот временами проваливался в жар и бред. Оставив ненадолго отца, мать вывела маленького Асеро во двор и сказала снять тунику, чтобы она могла рассмотреть его на свету. Асеро немного стеснялся этого, всё-таки он был уже слишком взрослым мальчиком, чтобы обнажаться перед матерью, но пришлось подчиниться. "О боги!" -- прошептала мать.
– - "И у тебя тоже!". Пришлось и Асеро подставляться под кисть. А вечером отец твердил, что у него что-то с глазами и что он ничего не видит. Но было непонятно, действительно ли это так, или это бред.
На следующий день у самого Асеро уже был жар, и он временами проваливался в бред. И теперь страшные змеи тоже выскакивали у него в самых разных местах. И вокруг глаз, и в гортани (из-за этого было больно глотать пищу), и на дёснах, и даже на детородном органе, что было болезненней всего. Это и в самом деле напоминало, как будто кто-то время от времени дёргал его изнутри за нитки из боли. В какой-то момент даже показалось, что у него что-то появилось на глазу, но то ли действительно показалось, то ли быстро прошло, во всяком случае, зрение у него не пострадало.
В жару он бредил, видел какие-то узоры и цветы, потом он просыпался весь мокрый и мучимый жаждой. Время смешалось, дни и ночи спутались. Но потом страшная пытка прекратилась, и ему наконец-то стало легче. Новые оспины уже не появлялись, да и жар спал. Это значило, что наступил перелом. Поняв это, мать принесла ему немного кашицы с мёдом.
– - Мама, как отец?
– - спросил он.
– - Сынок...
– - всхлипнула мать, -- сынок... нет у тебя больше отца. Ты теперь сирота.
Это было как удар камнем по голове. Они теперь с матерью одни, и именно он, одиннадцатилетний мальчик, теперь единственный мужчина в доме. Конечно, в Тавантисуйю государство заботилось о вдовах, так что риска погибнуть от голода не было, но всё-таки это значило, что мать нельзя оставлять одну. Ведь многое в доме под силу только мужчине.
Отца похоронили в тот момент, когда Асеро лежал в бреду, так что для него похорон как бы и не было -- был отец, и нет его. От самого мальчика болезнь постепенно отступала. Стали отпадать корки, и в какой-то момент он уже смог выйти во двор. Тут его увидела тётка Фасолина, жившая пососедству. Она даже руками всплеснула:
– - Какой был хорошенький мальчик, а теперь... смотреть страшно! Он же теперь на всю жизнь рябой!
Асеро вопросительно посмотрел на мать:
– - Ничего страшного, зато он у меня умненький! И работящий. Рябины -- не беда. Найдётся умная, хорошая девушка, полюбит его и таким, а глупые нам не нужны.
Потом были выпускные экзамены в школе (увы, некоторых соучеников оспа тоже не пощадила, и в классе чувствовалась непривычная пустота), и после них была беседа с учителем. Они сидели на лавочке в саду, и Асеро сказал, что не поедет учиться дальше, он должен остаться с матерью, это его долг. И рассказал о словах отца, которые казались ему теперь своего рода завещанием.
Учитель внимательно посмотрел на него и сказал:
– - Но ведь, помимо долга перед семьёй, существует ещё и долг перед Родиной. Ты очень талантливый мальчик, Асеро. Правильно ли будет, если ты не направишь свой талант на службу Родине? Ведь учёные занятия -- это не блажь и не баловство. Как бы мы строили мосты и плотины, если бы не было инженеров и архитекторов? Если бы не медицинская наука, то как бы мы лечили болезни?