И мир погас
Шрифт:
— Это ж надо так заболеть летом, когда жара стоит! Что, пустил хозяйку купаться в речке в одной рубахе, а? Отвечай, подлец! — старушка ударила парня полотенцем, что почти заставило меня улыбнуться. — Смотрел, пади, как мокрая ткань ее фигуру обнажает, а? Что ты глаза прячешь, паршивец, как подниму ее на ноги на коленях прощения просить будешь, бездарь!
Но Карлайл смотрел на меня с ужасом, который было возможно распознать даже сквозь застлавшие глаза слезы. Он был моим учителем, знал о легендарном камне и мече, но многое все еще было сокрыто от него, ведь ему не было доступа к
Чаще всего подобное состояние свидетельствовало о открытии нового малоприятного воспоминания. Самым страшным и первым из похожим припадком было воспоминание 14-ой императрицы. Я страдала от хронических головных болей, а у Амалии было нечто пострашнее: голова болела так, как словами было невозможно описать, даже свет и звуки становились мучением. Она могла сутками лежать в постели, спальня погружалась в темноту, а слуги ходили на носочках. Болезнь брала начало из детства, но с годами становилась страшнее и невыносимее, а в беременность достигала пика.
Я помню ее обессиленное тело на кровати и себя запертую в ее голове, помню кровь, стекавшую по ногам, и крик новорожденного, разрубавшего голову частей на шесть. Воспоминание было ярким, рисую 3-х повитухи, 24 свечи, потные простыни и прилипшую сорочку, ощущение опустошенности и этот режущий, уничтожающий плачь крохи, умещавшегося на двух ладонях. Я держалась за голову, молила, чтобы он замолчал, а лучше пусть выбросят его в окно, нет сил терпеть эту боль… А потом рука дотянулась до ножниц, которыми перерезали пуповину, а можно было бы наконец разрезать голову и выпустить то, что разрывало ее изнутри. Повитухи завопили, когда мы воткнули ножницы в правый глаз, но уже не было больно.
Это воспоминание по какой-то причине приходило три ночи подряд, стоило векам опуститься. Я была в ужасе и истощена, боялась, что вот и пришел тот конец, который пророчили все эти ведения — я заперта в чужом теле и в единственном моменте. Еще двое суток я пролежала в бреду. Дориан был рядом все время, хоть знахари и пугали его, что лихорадка может быть заразной. Он обтирал мое тело и заставлял пить бульон с ложки.
— Давай, Бель, ешь же. Ты меня не можешь оставить, а если уж решилась на это, то изволь выбрать способ, при котором твоих мучений я видеть не буду. А дети как же? Ты и их оставишь?.. Или может так: ты жена императора и должна быть покорной. Да так, я приказываю тебе жить.
Он был напуган и сломлен. Три дня проваливаться в сон и подниматься с криком, в ужасе, а следом слечь в бреду, со страхом уснуть и увидеть это вновь. Что ему было думать? Что ему было говорить мне, если не упрекать?
Очнувшись вновь 19-летней Аннабель, я первым делом разразилась плачем. Мне просто хотелось, чтобы кто-то разделил со мной эту боль, знал, что у меня внутри, но я не могла сказать ему. Клятва, написанная кровью, была дана за долго до моего рождения. Джейн, 5-я императрица, призналась своему мужу о чужих воспоминаниях в своей голове, а тот умер через 2 дня во сне. Не важно, была ли смерть императора совпадением или нет, не было ни единой реальной причины
— Прости, прости меня, Дориан, — я плакала, обливаясь слезами и потом, прижимая его ладонь к своей щеке, — мне страшно, но я не могу подвергать тебя опасности. Если можешь — прости, нет — обвиняй и обижайся, но я ни за что не рискну тобой.
— Эй, моя Бель, успокойся, чего ты?
Моя истерика была встречена облегчением на его лице. Рыдающая я была лучше, чем мертвая. Перепуганная я была лучше бессознательной. Мой муж обнял меня, зарываясь лицом в мои влажные волосы, целуя висок и ухо.
— Если это так важно, то ври мне, скрывай, обижай меня. Бель, пока ты говоришь, что это необходимо, я готов принять все. Прошу тебя, просто больше не пугай меня так сильно. Прошу тебя, просто будь рядом…
Его руки дрожали. Я тогда впервые задумалась о том, помнит ли меня Дориан новорожденной. Хранятся ли у него воспоминания юного кронпринца, преподнесшего мне подарок на первый день рождения? Теплил ли он ко мне те же странные чувства, что и я, с самого раннего детства? Что ты думал о маленькой эрцгерцогине, тренировавшей каллиграфию на письмах к тебе? Радовался ли каждому новому аккуратному завитку, как я? Сохранил ли первый стих, написанный мной?
На следующий день я уже чувствовала себя сносно, намеревалась вернуться к расписанию, но Дориан строго наказал лежать в постели и даже стакан в руки не брать. Служанки суетились вокруг него, раздающего приказы, с серьезным лицом кивая и поддакивая. Это была надоедливая забота, но все же милая. В конечном итоге только через три дня мне разрешили самой спускаться на этаж ниже, дабы посетить библиотеку, и то разрешение было выдано лекаршей, которая отчитала императора за чрезмерную строгость. Время наконец задвигалось в привычном русле, скользя лучами солнца по книжным страницам. К вечеру за мной приходил Дориан, уносивший в спальню на руках.
— И сколько раз мне вам повторять, что ноги мои в полном порядке, так что я в силах дойти сама.
— Кто же спорит? Ножки просто прелесть! — Он поднял меня выше, чтобы чмокнуть в согнутые колени. — Но мне так нравится носить свою жену на руках, неужели откажешь в таком маленьком удовольствии императору?
— Не хочу… — прошептала я на кровати в постоялом дворе.
— Что вы сказали?
В комнате остался лишь Карлайл, а за окошком уже перекрашивал небо рассвет. Неужели я проспала всю ночь, а нового воспоминания так и не пришло? К добру ли это?
— Я ничего странного не говорила во сне?
— Хватило и того, что вы внезапно свалились с жаром, — обеспокоенно буркнул рыцарь, — не будем ждать, отправляемся в поместье Вильямс немедленно.
— Исключено. Я хочу увидеть кострище, — я отвернулась к окну в надежде скрыться от взгляда Карлайла, — переживать не о чем, в ближайшее время подобное не повторится.
— Это что, не впервые? И вы не потрудились предупредить меня? Не дали распоряжений? Госпожа, видимо я забыл свое место, раз считал, что мы партнеры, способные доверять друг другу.