И сколько раз бывали холода
Шрифт:
**
Автобус свернул с трассы М-5 на узкую асфальтовую дорогу, окаймленную длинным рядом молодых березок. Вдали, посреди ровного поля неожиданно стали подниматься невысокие горы. Село Заовражное и устроилось меж этих гор. Видно, что и раньше оно было крепким. Дома, которым не меньше тридцати-сорока лет, просторные, добротные фасад — не меньше, чем в три окна. Где-то резьба под крышей вьется, наличники, палисадники, голубятни… Ну, и своя «Рублевка» конечно. Автобус проехал по улице, где возвышались только особняки из красного кирпича, теснясь, наползая друг на друга. Глухие заборы, камеры видеонаблюдения.
Они вышли на сельской площади — маленькой, круглой, уютной. Стоял здесь памятник тем заовражцам, что погибли в Великую Отечественную — солдат с автоматом. В одноэтажном здании — сельсовет и почта. Площадь была на возвышении, и открывался вид на горы, речку, блестевшую вдали, на крыши домов, утопавших в садах.
Мама звонила по телефону.
— Сейчас за нами приедут, — сказала она.
Минут пять спустя, из-за поворота показался фаэтон, в который был запряжен могучий бело-рыжий конь. Рядом бежал черный пес. Это была такая веселая, лубочная, яркая картинка, что Саша засмеялась.
— День добрый, садитесь, — приветствовал их мужчина лет пятидесяти, правивший лощадью.
— А ему не тяжело будет? — забеспокоилась Саша о коне.
— Да что вы, — усмехнулся мужчина, — Тут метров триста, Дарьялу ж разминаться надо…
Конный клуб находился на окраине села — дальше поле и лес. В леваде — отгороженном загоне — бродили лошади — рыжие, белые, гнедые. Саша почувствовала себя как человек, всю жизнь просидевший на хлебе и воде, которого посадили вдруг за празднично накрытый стол. К лошадям можно было подойти, их можно было гладить. Заметив ее, они любопытно устремились навстречу, рассчитывая и на лакомство и на ласку. У нее с собой был целый пакет морковки и яблок. Она протягивала их на раскрытых ладонях, и лошади тянулись мордами, отталкивали друг друга.
Ира оказалась невысокой, крепенький, черноволосой. Она понимающе усмехнулась, увидев, что Саша не замечает ничего, кроме лошадок.
Ира с Ольгой Сергеевной отошли к конюшне — длинному кирпичному зданию, сели на лавочку, мама достала диктофон.
Саша все гладила коней, перебирала челки на лбах, вглядывалась в большие выпуклые глаза, в которым отражался целый мир. Какая силища чувствуется в том, как лошади встряхивают головой, переступают.
У одного из коней глаза были голубые. Ира подошла
— Это башкирец. Лимон его зовут. Я всех лошадок в Башкирии покупала. Там у дядьки у этого, у владельца — такие табуны… Тысячи голов, наверное. Я столько лошадей никогда вообще не видела. И он продал мне коней совсем, совсем дешево. Только они были еще необъезженные. Постепенно заездили мы всех. Только вот та кобылка осталась, видишь, в стороне привязана. Она никого к себе почти не подпускает. Жеребенка ждет. Пошли чай пить, — позвала Ира.
В конюшне отгорожена была маленькая комнатка. Большую часть ее занимала печка. Живое тепло, от которого согреваешься вмиг, и начинают гореть щеки.
Всего-то и помещалось в комнате, что диван, на котором по ночам спал дежурный конюх, дощатый стол, и две лавочки вокруг него. Чайник уже вскипел.
— Вы по образованию лошадница? — спрашивала Саша.
— Вот еще! — Ира засмеялась, — Я по образованию — инженер-речник. А потом села на лошадь и пропала. По Алтаю группы водила. У меня даже маленькие детки довольно сложные маршруты проходили, потому что я каждого пасла. «Леночка, наклони голову — ветка…» Все у меня в шлемах, все в сапожках. А потом мужа перевели сюда, и я заскучала. Говорю: «Ты обещал мне лошадей и горы — гони». Ну и сама не плошала. Взяла грант. Сейчас маршруты разрабатываю. Здесь ведь такие края интересные — Стеньки Разина история. Вот потеплеет еще немного, и начну группы водить.
После она провела их по конюшне.
— А вот эта лошадь у меня особенная.
Знакомьтесь — Мирточка моя, русский тяжеловоз. Ей здорово досталось от людей, но сколько в ней любви! Ножки у нее больные, специальными подковами подковали, но она только ребят катает. На другой бы конюшне списали. А я дивлюсь. Кого из детей ни привезут — все выбирают Мирту. Вот смотрите, прелесть какая, белая арабская лошадка, Агруша. Не хотят Агру. Вот Лушенька, пони. Нет — Только Мирту. Видно какая-то энергетика от нее добрая идет.
Когда они уже собирались прощаться, подъехала синяя легковушка. Мать привезла ребенка лет шести. Диагноз можно было поставить с первого взгляда, достаточно взглянуть на шаткую походку, на личико. Детский церебральный паралич. Ему заседлали Мирту. К Ире тут же подошел помощник. Малыша усадили на лошадь.
— Держишься?
Мужчина вел Мирту, а Ира поддерживала малыша.
— Это не лошадь, это диван. Падай куда хочешь — везде Мирта, — говорила Ира ободряюще.
Налитое, теплое тело, мышцы, перекатывающиеся под кожей, жесткая светлая грива, и особый запах коня, который кто-то терпеть не может, а кто-то за него отдаст все на свете.
Мирта несла ребенка бережно, как хрустальную вазу.
— Ох, бедный малыш, погляди, как вцепился, — сказала мама.
— Он не от страха, он в полном счастье вцепился. Смотри, как у него глаза сияют, — возразила Саша.
Она подумала, что это и есть настоящее, когда ты делаешь кого-то таким счастливым. Пусть возила ребенка Мирта, но где бы она была без Иры?
Когда малыша сняли, он еще долго не хотел уходить от лошадки. И Мирта точно понимала, наклоняла большую голову, тянулась губами. Она и целоваться умела. Малыш визжал от восторга.
Когда Ира проходила мимо, Саша коснулась ее рукава:
— А можно я буду приезжать, вам помогать?
— Да ради бога, работа всегда найдется
.— А экзамены? — испугалась Ольга Сергеевна.
– У девочки все знания в голове перемешаются, надо же хоть раз в неделю воздухом подышать. — заступилась Ира.
Они с Сашей переглянулись как заговорщики.
**
Мама отчего-то была страшно озабочена выпускным. Гораздо больше самой Саши. Оказалось, когда Саша была маленькая, мама водила ее на площадь смотреть на выпускные вечера. Они сами жили в полной нищете. У мамы на работе несколько месяцев не платили зарплату. Тогда у многих так было. Если бы соседка-пенсионерка не купила Саша сандалики, девочку не в чем было бы вывести на улицу.