И СТАЛИ ОНИ ЖИТЬ–ПОЖИВАТЬ
Шрифт:
- Что ж ты это, подлец, так меня подвел, а? — сердито заговорил он, не дожидаясь, пока Семен отпустит пленника. — Я тебя жаловал, награждал, уважал, ублажал, а ты…
Букаха рухнул на колени, ткнулся физиономией в пол и жалобно замычал.
- Да когда ты к нему переметнулся, я подумал — сплю! Колдун — наяву. Солдаты его — наяву. Разгром в трапезной — наяву. А измена твоя — поверить не мог!..
Бывший воевода застонал еще жалобней, с подвыванием, что должно было выражать по его замыслу полнейшее раскаяние.
- И ты ж не только тогда струсил — это я
Изменник закатил очи и начал биться лбом об пол — быстро, но не сильно.
- Да ты чего ж молчишь–то? — сурово прикрикнул на него царь. — Стыдно, а?
- Да немтой он, ваше величество, — деликатно откашлявшись, решился кузнец привлечь к себе высочайшее внимание. — Допрашивали мы его уже, так он и тогда ничего не говорил — всё «му», да «му»… Может, язык проглотил? Или отрезали?
- Отрезали?.. — забеспокоился почему–то за Букаху царь. — Ну–ка, злыдень, покажь язык!
Тот с готовностью перестал пытаться пробить пол головой и его продемонстрировал.
- Нет, целый… — с непонятным облегчением вздохнул царь. — Наверное, это его Бог наказал за измену…
Букаха, решив, что его простили [35], на четвереньках бросился к царю и попытался обнять его коленки.
Симеон покривился, как будто к нему полез ласкаться слизняк, и поспешно отодвинулся на шаг.
- Не приставай ко мне. Кыш, кыш, — замахал он на готового предпринять вторую попытку воеводу как на прилипчивую муху. — Убери его от меня, кузнец. Смотреть противно. Молодец… среди овец.
Семен с радостью подхватил предателя за шкирку и отнес на пару метров от сурово насупившегося царя.
Букаха отчаянно замычал, заломил руки и стал рвать на себе волосы.
- Ишь, кается… — ворчливо заметил Симеон. — Грешить не надо было — каяться бы не пришлось.
- Извиняйте, вашвеличество… Что с ним делать–то теперь прикажете? — спросил кузнец, встряхивая своего подопечного, чтобы тот успокоился.
Подействовало плохо.
- С ним–то? — царь задумчиво почесал в затылке. — По традиции его, как военного, после всего, что случилось, надо бы запереть в комнате с луком и одной стрелой…
Предатель горестно взвыл.
- …Но в честь такого радостного дня объявляю ему амнистию, — махнул на него рукой Симеон. — Если разобраться, он уже сам себя наказал. Немым остался. Звания, положения, имущества лишился. Позором имя свое покрыл. И наказание ему я объявляю такое. Коли ты, горе–воевода, державу свою предал, то и ты ей не нужен больше. Вечер тебе на сборы, а завтра твоей ноги в Лукоморске чтоб не было. А ежели тебя через неделю кто в Лукоморье встретит, на севере, на западе, на юге, на востоке ли — то не сносить тебе головы. Нет тебе в моей державе для тебя больше места. Убирайся, куда глаза глядят. Вот тебе мой приговор.
Букаха, с напряжением вслушивавшийся в каждое слово царя, отчаянно замычал, заметался и снова сделал
- Вопи — не вопи, а слово мое тверже гороху, — шагнул вперед и непреклонно ткнул в его сторону пальцем Симеон. — Потому что веры тебе моей уже нет.
Под ногой его снова что–то зазвенело.
Изменник умоляюще заскулил и начал бить себя в грудь.
- Дурацкий мешок!!! — сердито топнул раздраженный навязчивостью то ли мешка, то ли бывшего полководца царь.
Половицы заходили.
Мешок тихонько брякнул.
- Да что же у него там такое?.. — любопытство Симеона одержало трудную победу над нежеланием прикасаться к вещам колдуна, и он поднял настойчивый мешок, развязал его и высыпал содержимое на пол.
По темным от времени доскам запрыгали, зазвенели и покатились по щелям — по укромным уголкам, как это делают все их собратья по всему миру в подобных случаях, кольца.
Простые железные и медные кольца.
- Что это? — удивленно склонился над единственным не успевшим убежать украшением сомнительной декоративности царь.
Семен понял, что вопрос его величества относился не к наименованию предмета, а к тому, что бы это могло значить, почесал свободной рукой в затылке, довольный своей проницательностью, и медленно пожал плечами:
- Не знаю… Сам весь день про это думаю.
- Весь день? — удивленно глянул на него царь. — Почему — весь день? Ты их здесь уже видел?
- Нет, не здесь, — покачал головой кузнец. — Но такие же надеты на пальцы всех ваших слуг, которые не в себе. Только я не помню, у все или не у всех… И у дружинников замороченных, вроде, тоже такие же были… Или похожие… В кольцах–то я не большой специалист. Аленку мою спросить бы лучше надо. Ну, вот, значит, я и думал, что удивительно это. Люди разные, а кольца носят вроде как одинаковые… Но, может, их им вы, царь–батюшка, пожаловали, за службу там, или как приметный знак…
- Н–нет… Не я… — Симеон присел на корточки и стал разглядывать оставшееся кольцо, как если бы это был отвратительный, но диковинный зверек или насекомое. — У всех, говоришь… А если…
Симеона осенило, и он резко вскочил на ноги, позабыв про радикулит.
- ОЙ!!!..
- Что случилось, ваше величество? — забеспокоился Семен.
- Ой!.. В спину вступило!..
- Так вам полежать надо…
- Нет! Не сейчас! Я понял! Я понял! Я только сейчас понял!!!..
- Что? Что вы поняли, вашвеличество?
- Я понял! Эти кольца на них Чернослов надел! Чтобы они его приказов слушались! Колдовские они! Черные!
- Тогда их снять надо? — нерешительно предположил кузнец и наморщил лоб от непривычного мыслительного усилия.
- Именно! Именно снять!!! — радостно взвился и снова ойкнул царь. — Немедленно неси меня туда, куда согнали мою дворню!
- Да, ваше… — быстро кивнул Семен, но тут же остановился. — А как же этот?..
- Этот? — царь повернул голову и ухитрился из своего согнутого положения оглядеть здоровяка–воеводу, хоть и сдувшегося за последнюю неделю, сверху вниз. — Этот дорогу из дворца знает.