И СТАЛИ ОНИ ЖИТЬ–ПОЖИВАТЬ
Шрифт:
Опрос компаньонов показал, что их отношение к принятию пищи ничуть не изменилось со вчерашнего дня. У него самого даже мысль о еде вызывала тошноту.
Впрочем, как и все остальные мысли, кроме сладкой, манящей, обволакивающей мысли о сне.
На то, чтобы поднять специалиста по волшебным наукам, ушло как минимум сорок минут. Но если бы в ход не пошла тяжелая артиллерия в виде сообщения о близкой деревне, где, наверняка, есть маленькая теплая избушка с широкой кроватью, мягкой периной, выводком толстушек–подушек и уютным разноцветным одеялом, которые ждут —
Одного взгляда на деда Зимаря было достаточно, чтобы понять, что без носилок тут не обойтись.
С помощью умрунов с сооружением носилок они справились быстро, и после того, как общими усилиями стенающий и причитающий на разные голоса чародей был водружен на ненавистного ему коня, дед погружен на носилки, а Масдай занял непривычное ему место в седле, отряд тронулся в путь.
До лесной дороги оказалось не семь, а все десять с лишком километров [109], но, в конце концов, стена деревьев неожиданно расступилась просекой, и две наезженные, поросшие редкой хилой травкой колеи пригласили путников последовать за ними к долгожданной деревне, скромно укрывшейся где–то в самом сердце леса.
Проехав еще километров пять, специалист по волшебным наукам запросил привала. Сделал он это простым, но эффективным способом: так же молча, стиснув зубы, как ехал всё это время, он скатился с переворотом по боку коня прямо под ноги замыкавшим их походное построение умрунам и мешком повис на поводе.
Конь, удивленный маневром седока, вопросительно заржал и, не дождавшись ни ответа, ни дальнейших указаний, остановился.
Отряд тоже.
- С тобой всё в порядке? — тоже не слишком грациозно спешился Иванушка и кинулся к распростершемуся в утрамбованной колее магу.
- Кроме того, что из всего тела я чувствую только одну его часть, и лучше бы я ее не чувствовал? — приоткрыл глаза чародей и взглядом умирающей собаки заглянул в обеспокоенное лицо склонившегося над ним друга. — Если не считать такой мелочи, то да, я в отличной форме.
- Но ты же сам понимаешь, что мы должны торопиться…
- Я не жалуюсь, — стоически приподнялся на локте маг и мужественно выдвинул вперед нижнюю челюсть, сильно рискуя обрести нежелательную чувствительность еще и в прикушенном языке. — Кто сказал, что я жалуюсь?
Несмотря на несколько искусственные потуги на героизм и несгибаемость, вид у волшебника был такой, что ему не нужно было утруждать себя словесными жалобами.
- Нет, конечно, ты не жалуешься, — вздохнул царевич, поднялся на ноги, повернулся к умрунам, собравшимся вокруг них, и объявил во всеуслышание: — Объявляю привал на десять…
Взгляд на Агафона.
- …двадцать…
Взгляд на Агафона.
- …тридцать…
Взгляд Агафона, под которым дрогнуло и без того не черствое сердце лукоморца.
- …сорок минут.
Чародей с блаженным стоном выпустил из рук повод, перекатился на другой бок, оказался на травке обочины и, отрешенно улыбнувшись,
Единственным желанием Иванушки было упасть рядом и заснуть, но его удержало осознание того, что если сейчас он остановится, сядет и прикроет глаза хоть на минутку, то откроются они у него лишь на следующий день.
И не исключено, что к вечеру.
Поэтому, с завистью посмотрев на Агафона и деда Зимаря, задремавшего на своем ложе из бурки и сухой травы на плечах четырех умрунов, царевич изобразил на измученном лице подобие улыбки и, с трудом переставляя затекшие ноги, двинулся по дороге вперед, обозревать окрестности.
Вся беда тут же, не сговариваясь и не дожидаясь приказа, зашагала за ним вслед.
- А вы куда? — с несколько сонным удивлением обернулся Иван на свой эскорт.
- Мы должны охранять тебя, — торжественно напомнил ему Панкрат.
- Спасибо за заботу, но я никуда не ухожу, а тут мне ничего не угрожает, — улыбнулся царевич. — Поэтому отдыхайте, оставайтесь в лагере. Охраняйте лучше мага и деда — им ваша помощь нужнее.
Умруны обернулись, скользнули оценивающим взглядом по старику, презрительным — по специалисту по волшебным наукам, и снова повернулись к Ивану.
- Им не нужна наша помощь, — упрямо мотнул головой не убежденный командиром Фома.
- А еще у нас приказ, — хитро прищурился нащупавший брешь в рассуждениях Ивана Кондратий.
- Но я просто хочу пройтись, погулять, проветриться, побыть один!.. — взмолился лукоморец.
- Ваш… Иван имеет на это право, — ровно кивнул Терентий. — Ты побудешь один, а мы побудем рядом.
- Но если вы будете рядом, я уже не буду один! — резонно указал на очевидное несоответствие Иванушка.
- А сколько тебя будет? — непонимающе нахмурились умруны.
Иван, потеряв на время дар речи, развел руками и сдался.
Но не без боя.
- Хорошо, — кивнул он гудевшей как улей в рабочий день головой в знак согласия, и заодно отгоняя притаившийся в засаде сон. — Только со мной пойдет… один солдат. Остальные пусть останутся тут.
И поспешно добавил, видя полтора десятка зарождающихся возражений:
- Это тоже приказ.
Умруны переглянулись, и из строя вышел Кондратий, на долю секунды опередив остальных.
- Пойду я, — сухо, но непреклонно произнес он, и все, включая Иванушку, согласились.
Пройдя пару–тройку сотен метров, Иван смутно — как, впрочем, все, происходящее вокруг него — понял, что избранный им метод оставаться в состоянии бодрствования нуждается в серьезной доработке.
Предпочтительно в лежачем положении.
Если послушные ноги неохотно, но двигались, поочередно оказываясь одна впереди другой, как и хотел их хозяин, то безответственные и бессовестные глаза закрывались на ходу сами собой, а ему коварно демонстрировали цветной широкоформатный трехмерный сон о том, что всё в порядке, что идет он по заросшей травой старой колее, а рядом шуршат желтеющей листвой подпирающие небо деревья и терпко пахнет сыростью и грибами…