И СТАЛИ ОНИ ЖИТЬ–ПОЖИВАТЬ
Шрифт:
Враг заметил его и без этого.
Кривые шесты–ноги медленно задвигались, словно в па причудливого танца, и паук повернулся к нему передом, к лесу задом.
Восемь черных, злобно блестящих шариков–глаз [110] вперились в него, будто оценивая с точки зрения кулинарной привлекательности, возможных органолептических характеристик, калорийности и содержания белков и углеводов [111].
Челюсти, похожие на огромные мощные клещи, задумчиво смыкались и размыкались, словно паук
Иванушка смахнул волосы со лба, недобро прищурился и без дальнейших предисловий ринулся в атаку.
Но не дремал и паук.
Оценка была дана, во–первых, быстро, во–вторых, положительная, и исполинская тварь решилась на упреждающий удар.
Она кинулась на второе блюдо так, словно не ела полгода, и жвала встретились с мечом на полпути.
Если бы у пауков были голосовые связки, этот бы сейчас с удовольствием взревел: черный клинок просвистел у самой его морды и одним махом лишил его половины жевательного аппарата.
Ошалевшая от неожиданности и боли тварь покачнулась, и царевич, пробежав по инерции несколько шагов вперед, оказался под самым брюхом врага.
- Ага!!!.. — злорадно выкрикнул лукоморец и подпрыгнул, целя вонзить свое оружие в литое круглое пузо паука, но тот, наученный горьким опытом, поспешно выпрямил ноги.
Иван подпрыгнул.
Потом подпрыгнул еще раз, еще и еще…
С таким же успехом он мог стараться допрыгнуть до потолка в зале пиров в родном дворце в Лукоморске.
- Ах, ты!.. — Иван метнул по сторонам кровожадный взгляд и бросился к толстым жердеобразным ногам противника, но тот снова оказался быстрее.
Он шустро отскочил, словно к лапам его были привязаны пружины, кинулся в одну сторону, в другую, и заметался, закружился, затанцевал вокруг Иванушки, казалось, без труда уворачиваясь от его неуклюжих выпадов с неудобной левой. Тот очертя голову бросался за ним, норовя рубануть то по голове, то по лапам, то по животу — смотря что казалось ближе — но каждый раз промахивался или оказывался в намеченной точке на долю секунды позже, чем ее покидал паук.
Казалось, эта игра в салочки могла продолжаться бесконечно, распаляя одну сторону и доводя до белого каления другую, но вдруг нога царевича зацепилась за что–то, и он упал.
Он тут же попытался было вскочить, но к ужасу своему почувствовал, что не может оторваться от земли.
Рискуя заработать вывих органа зрения, не спуская одного глаза с врага, выжидательно замершего на тропе над неподвижным телом Кондрата, он скосил второй глаз на землю, и самые худшие опасения стали явью.
Он лежал на толстых, упругих серебристых шнурах, беспорядочно переплетшихся на траве, словно клубок пряжи, размотанный очень энергичным котенком.
Лукоморец ударил по ним мечом, но их было слишком много: разрубив одну нить, клинок тут же запутывался
Если бы он попробовал изрубить на кусочки тесто в квашне, эффект был бы точно таким же.
Паук прищурил все восемь очей размером с биллиардный шар и осторожно сделал шаг в сторону трепыхающегося как жужелица противника.
Царевич яростно дернулся, прилип еще крепче, в отчаянии выкрикнул: «Помогите!» и прислушался.
Безответная испуганная тишина окружала поле битвы.
Кроме его рваного дыхания и шороха желтеющей травы под ногами паука — ни единого звука. Видать, далеконько его занесло: кричи тут — не докричишься, зови — не дозовешься…
Чем больше муха бьется в паутине, тем сильнее запутывается, вспомнился ему вдруг давно пропущенный мимо ушей школьный урок естествознания, и Иванушка криво усмехнулся.
Он не муха. Ему хватит и этого.
Он должен экономить силы, чтоб продать свою жизнь подороже.
Подходи сюда, букашка, не стесняйся.
Чтобы запеленать меня, как Кондрата, тебе придется решиться подойти ко мне поближе.
Иван взял наизготовку с трудом высвобожденный меч и прижался спиной к бледно–сиреневому стволу дерева в ожидании новой атаки.
Создавалось впечатление, что паук тоже понимал свои перспективы, и поэтому не спешил бросаться в последний и решительный бой, и лишь переминался с ноги на ногу, снова задумчиво пожевывая остатками клещей–жвал, больше всего напоминая теперь голодного беззубого старика перед тарелкой сухарей.
И откуда только этот проклятый зверь на их головы сва…
Вот.
Шальной взгляд Иванушки на мгновение оставил погруженного в тягостные раздумья арахнида и, словно по наитию, поднялся выше.
Прямо над тем местом, где стоял сейчас паук и где, похоже, он напал на них всего несколькими минутами раньше, над тропой причудливой аркой выгнулось незнакомое дерево с розоватой корой.
От которого свисала вниз, к хозяину, толстая, как трос и натянутая, как струна, паутина.
«Пауку повезло», — на удивление отстраненно подумалось Ивану. «Нашел как–то и зачем–то странно согнувшееся в удачном месте дерево — никогда не видел, чтобы деревья так круто дугой загибались — подвесился к нему, и пожалуйста — тут же «кушать подано» …»
Взгляд царевича скользнул дальше по розовому стволу, и он с удивлением увидел, что верхушка выгнутого дерева соприкасалась, сливаясь, с макушкой дерева, выбранного для него злым роком в качестве последней линии обороны.
Налетел порыв ветра, осыпал поле боя, паутинный лабиринт и бессильно сжимающего рукоять меча лукоморца голубовато–желтыми листьями, и в поредевшей кроне, на самой верхушке, на солнце сверкнули плотные серебряные нити.
Так вот оно что!..
Оно не просто так согнулось — паук его привя…