И СТАЛИ ОНИ ЖИТЬ–ПОЖИВАТЬ
Шрифт:
- Ты за себя говори, — возмущенный одной мыслью о том, что кто–то подумал, что его можно заставить печку строгать, деревья выкапывать или огород приколачивать, покосился на деда чародей. — К тому же мы пришли сюда с другой целью, если ты помнишь.
- Да, — располагающе улыбаясь, присоединился к разговору Иванушка. — Не знаете ли, бабушка, кто тут на пару дней постояльцев может принять?
- Такую–то ораву? — с сомнением оглядела отряд старуха, и взгляд ее снова непроизвольно остановился на деде Зимаре.
Тот
Старушка, словно обжегшись, поспешно отвела глаза и приняла такой вид, словно дед–путешественник ее сто лет не интересовал и еще столько же не будет.
- Да мы тихие, и спать можем на сеновале, — поспешил пояснить лукоморец, не заметив безмолвного диалога.
Старуха помолчала, сведя брови над переносицей, пожевала тонкими бесцветными губами, потерла подбородок крючковатыми пальцами и снова обвела цепким взглядом путников.
- А что хозяева за это будут иметь? — придя для себя к какому–то заключению, как бы нехотя поинтересовалась она, тщательно избегая глядеть на Зимаря.
- Заплатить у нас нечем, — со вздохом признался Иван, — но мы по хозяйству отработаем, что они попросят.
Старик молодецки крякнул и демонстративно приподнял мешок с картошкой до уровня коленок.
Подвиг его остался так же демонстративно незамеченным.
- Ну, ежели отработать обещаете… — с видом, громко восклицающим «ох, смотрите, люди добрые, нашла, кому поверить, дура», проговорила старушка и оглядела с головы до ног притихших в ожидании решения путников, не забыв пропустить старика.
- Мы ведь всё умеем, у нас работа в руках горит! — орлом (правда, несколько взъерошенным, потрепанным и ощипанным за время болезни) глянул на сомневающуюся пенсионерку дед, сделал шаг вперед, покачнулся и выронил мешок.
Заплата оторвалась, и освобожденная картошка, радостно и звонко подпрыгивая, разбежалась по улице, куда глазки глядели.
Путники, как ястребы за цыплятами, кинулись за ней.
- Ну, если и впрямь всё умеете… — не смогла скрыть усмешку, переходящую в улыбку, старуха и, метнув настороженный взгляд на деда Зимаря — не заметил ли, не воспринял ли неправильно — поспешно прикрыла лицо рукой.
Дед заметил и все воспринял совершенно верно, и с новой, удвоенной силой бросился преследовать беглые корнеплоды.
- …я вас к себе возьму, пожалуй, — вынесла решение, понаблюдав с неприкрытым удовольствием за операцией «Перехват» в действии, старушка.
Дед Зимарь остановился, осторожно принял вертикальное положение и украдкой бросил нежный благодарный взгляд на предмет своей внезапной страсти.
Ответом была суровая — даже слишком — мина.
- Вот, спасибо! — обрадовался и царевич, выпрямляясь и прижимая к груди одной действующей рукой с десяток кривобоких картошин.
- А где вы живете–то? — заоглядывался Агафон, который
- Да я тут рядом живу… — неопределенно махнула рукой направо старуха.
- Как раз что нам и надо было! — победно ухмыльнулся, хлюпнул носом и чихнул дед Зимарь.
- Это хорошо, — согласился маг.
- …километров семь–десять от деревни напрямки, не больше, — скромно закончила бабуля и стрельнула глазами — прямо в сердце несопротивляющегося старика.
- Лучше не придумаешь… — так и сомлел он.
- А что, поближе у вас никто бедных путников не примет? — посуровел и насупился Агафон.
- Теперь уже нет, — со странным удовлетворением произнесла старуха, и Иван ей отчего–то сразу и безоговорочно поверил.
Он понял, что если они сейчас откажутся, то до следующей деревни — не исключено, что лукоморской — им печки не видать.
- Ну, так чё? Передумали, ли чё ли? — обнажила в очаровательной улыбке немногочисленные оставшиеся зубы бабка.
- За вами, барышня — хоть на край света, — умильно скосил на нее слезящиеся очи дед Зимарь.
Иван подумал, что поторопился с выбором квартирной хозяйки, когда та уселась в корыто поверх мешка с отловленной и возвращенной в неволю картошкой, свистнула, гикнула, взмахнула пестом, всё это время скрывавшимся в долбленой посудине, и поднялась в небо, крикнув им, чтобы шли за ней, не отставали и не теряли из виду — искать не станет.
Сомнение стало подтверждаться, когда они, пройдя с лошадьми по кочкам и бурелому километров пять, всё–таки упустили не испытывающее таких затруднений корыто.
Когда же они решили было устроить привал там, где застряли, и уже насобирали веток для костра, и из кустов вдруг появился черный пень с красными резиновыми губами и махнул корнем, приглашая следовать за ним, сомнение перешло в уверенность.
Через час, усталые и измученные, гордо предводительствуемые самодовольным пнем, который — Иванушка мог бы поклясться — специально выбирал дорогу покорявей, они вышли на широкую поляну и предстали перед сплошным высоким забором, опоясывавшим обширную усадьбу старухи.
Над забором, недобро гудя и мерцая, висело мутное облако.
- Что это?.. — подошел поближе любопытный лукоморец, но тут же отпрянул. — Пчелы!.. Да какие огромные!..
- Да это и не пчелы, поди… — болезненно скривился чародей и на всякий случай отступил на шаг и спрятался за умрунов.
- Ты, самое главное, руками не маши, — наставительно прокряхтел дед Зимарь со своих носилок.
- Ну, что? — кисло нашел его взглядом Агафон. — «Лучше не придумаешь»? Да? В такую даль перли, все ноги переломали, и вот тебе прием — пчел спустила! Везет — так сразу и во всём.