И станет солнышко в руках моих огромным солнцем. История женщины, которая поверила в любовь
Шрифт:
Она всматривается, водит датчиком, зовет другого врача. Оба врача начинают объяснять и называют непонятные мне тогда термины: «Мы не можем определить сердцебиение у плода. Это напоминает замершую беременность».
– Что это значит?! Что это такое??
– Подождите, не нервничайте. Сейчас размер плода соответствует сроку. Приходите через неделю, мы посмотрим еще раз, будет ли биться сердце.
– А если нет?
Ответа не последовало. Боже мой, нет! Я не смогу больше зайти в тот кабинет, в котором у мам
В один день мои сомнения, страхи, неуверенность перерастают в гигантское желание: Я ХОЧУ БЫТЬ МАМОЙ! Я хочу заботиться о своем ребенке, прижимать его к сердцу!
Неделя проходит, как в кошмарном сне. Я цепляюсь за спинку кровати и рыдаю. Ору в голос! Стою на коленях перед иконами. Подолгу сижу на полу, раскачиваясь из стороны в сторону.
– Оживи, солнышко! Забейся, сердечко! Не уходи, пожалуйста!
Я опухла от слез. Илья сидел рядом совершенно разбитый, обнимал и отвлекал разговорами. Вслушиваюсь в свои ощущения: вот меня перестало тошнить, грудь не такая горячая. Признаки беременности затихают с каждым днем.
Заканчивается неделя. Следующее УЗИ. Я впиваюсь глазами в лицо врача. Она смотрит на черно-голубой экран. Включает доплер. Там шумит эхо, но нет заветного «ширх-ширх-ширх». Врач качает головой и говорит: «Он такого же размера, что и неделю назад. Мне очень жаль».
На негнущихся ногах я прихожу в то самое отделение клиники, откуда выходила год назад. Мне выдают такое же белье. Я с ненавистью смотрю на всех женщин, ожидающих операции. Вы здесь по своей воле! Дуры! Вы все дуры! Я ненавижу вас всех!
Из операционной вывозят молодую девушку, она лежит на животе. Ее в полной отключке перекладывают на кровать, и я вижу соскользнувшую простыню, мелькнувшую обнаженную кожу и окровавленную прокладку между ног. У меня начинается истерика:
– Я не хочу! Я не хочу так! Я не буду!
Ко мне приходит нянечка, гладит по голове, успокаивает, как может. Она рассказывает, что такое, как у меня, тут бывает очень часто и что лучше сделать сейчас операцию, пока не возникло воспаление и не началось кровотечение. Говорит, что я немножечко подлечусь – и снова смогу иметь детей.
– Но я не хочу снова! Я хочу этого! Я его уже люблю! Пожалуйста, укройте меня получше, я не хочу, чтобы с меня соскакивала простынка…
– Не переживай, милая. Все будет хорошо!
Анестезиолог склоняется над моим лицом: «Как там у тебя поется? “Солнышко в руках”?» Он хлопает в ладоши, идет дым, разлетаются искры. Щелк! Становится темно. Наступает тишина.
Щелк! Меня включили. Я лежу на животе. Подо мной что-то холодное. По щеке бежит слюна. Нянечка сидит рядом и гладит меня по голове: «Сейчас чай с сухариком пить будем». У меня в душе вакуум. Мне тихо и бесполезно. Я вас всех не хочу. Уйдите все.
Выходя из клиники, смотрю
В этот день мой мир перевернулся раз и навсегда. Больше ничего не имело значения. Ни группа. Ни популярность. Ни клипы. Ни гастроли. Все, чего я хотела, – быть мамой. Ничто на свете больше не приносило мне такой светлой радости и чувства собственной полноценности, как мысль о том, что я могу дать жизнь маленькому человечку, любить его и заботиться о нем.
Мое состояние резко ухудшилось. Восстановление шло плохо. Две гинекологические операции с перерывом в год – это было слишком.
После той поездки в Питер меня преследовали головные боли. Однажды вечером мы с Ильей вернулись домой, и я снова почувствовала сильную боль. Подошла к кровати – и села мимо нее. Мир вокруг поплыл… Я умылась холодной водой, но это не помогло. Раковина, кран с водой, зеркало – все уплывало в сторону. Головокружение нарастало. Из ванной до комнаты я добиралась по стенке. Я больше не могла ходить.
В тот же вечер Илья отвез меня в Купавну к родителям. Наутро я проснулась и поняла, что не могу встать с кровати. Картинка перед глазами неслась так, будто меня раскрутили на центрифуге. От этого кружения перед глазами меня начало рвать. Раз. Два. Три. Пока я не догадалась, что нужно закрыть глаза и больше их не открывать.
После нескольких дней в кровати в обнимку с тазиком, после хождения по стеночке – появляется Вадим:
– Поехали, я обо всем договорился.
Меня выводят под руки из дома. Я не могу открыть глаза – все сразу плывет. Вадим везет меня в Москву на Мичуринский проспект в Кремлевскую больницу.
Около трех часов обследований, какие-то датчики, провода, тоннели. Молодая доктор Лена спрашивает в лоб:
– Саш, ты нигде головой не ударялась? Тебя никто не бил?
Я молчу.
Вадим встревает:
– Да ты же знаешь, как она на сцене скачет, на самолетах каждый день, взлеты-посадки, децибелы на сцене…
– Нет, это удар, – настаивает Лена. – Вспоминай, Саш. Нарушено кровообращение в мозге – внутреннее кровоизлияние, отдел возле мозжечка. У тебя полностью расстроена координация, вот все и плывет.
Меня отвозят обратно к маме. С полным пакетом таблеток для рассасывания внутренних гематом, разжижения крови и чего-то в этом роде.
Через неделю-другую ухода и лечения я снова смогла продолжить гастроли. Их, кстати, постепенно становилось меньше. Новые песни, которые мы записывали, не ставили в ротацию. Второй продюсер, который писал и музыку, и аранжировки ко всем хитам, вышел из проекта, узнав, что Вадик не сдержал договоренности не заводить отношений с солисткой.
У меня появилось больше времени, чтобы встречаться с Илюшей.