И уйти в закат
Шрифт:
— Давайте еще раз уточним, о каком правительстве идет речь, — сказала я.
— О том, которое на самом деле имеет значение, — сказал он и заговорщически мне подмигнул.
— Теневой кабинет? — вот тут я удивилась.
Конечно же, я знала, что он существует, но впервые встретила человека, который откровенно признался в работе на сильных мира сего. На тех, кто действительно управляет нашими жизнями.
— Я представляю небольшое агентство, которое отчитывается перед теневым правительством, — уточнил он.
—
Он покачал головой.
— Я даже не рептилоид. Я — всего лишь человек. И поскольку я не вхож в теневой кабинет, поэтому не могу ни подтвердить, ни опровергнуть эти слухи.
— А если бы вы были рептилоидом, вы мне бы об этом сказали?
Он улыбнулся и не ответил.
— Понятно, — я ничего другого и не ждала. — А как я должна это сделать чисто технически? Мне нужно вызвать его на поединок или что-то вроде того?
— Нет, — сказала он. — Просто застрели его. Ты ведь помнишь, что умеешь стрелять, Бобби?
— Наверное.
Я закрыла глаза и попыталась вспомнить, умею ли я стрелять.
Перед внутренним взором тут же возникло поле, установленные мишени и набитый оружием кузов пикапа. Роса на высокой траве, тонкий аромат полевых цветов, смешивающийся с запахом оружейной смазки, легкий прохладный ветерок, по-весеннему яркое солнце и улыбающееся лицо дяди Бэзила, который учил меня стрелять, и который на самом деле…
— Папа, — сказала я. И зачем-то, сама не понимая, зачем, повторила это слово еще два раза. — Папа. Папа.
Картинка сменилась, и я увидела его в новой локации. Ночная городская улица, на которой я никогда не бывала, но которая казалась мне странно знакомой. На нем полинявшие джинсы, почти до неприличия стоптанные кроссовки, потертая кожаная куртка. Он сидит на ступеньках, курит сигарету и смотрит куда-то вдаль, прямо сквозь наступающие на него со всех сторон дома.
Самый опасный человек в мире.
Наверное, в определенный период времени все девочки думают о своих отцах, как о самых лучших, самых больших, самых сильных, самых умных людях в мире. Способных помочь в любой ситуации, решить любую проблему, поддержать, утешить, в конце концов, просто выслушать и дать дельный совет.
Со временем эти ощущения проходят, и чем лучше было твое детство, чем дольше оно длилось, тем сильнее держится эта иллюзия. Но рано или поздно, все папины принцессы вырастают, и даже если и удается миновать станцию «я не просила меня рожать», фигура отца теряет свой мистический ореол и превращается в обычную человеческую.
Но почему-то в моем сознании этой трансформации образа не произошло, и я убедилась, что до сих пор считаю его самым опасным человеком в мире. Хотя несколькими минутами ранее даже не помнила о его существовании.
Папа Джон — мой приемный отец.
Дядя
Я открыла глаза и обнаружила, что Грег сидит на стуле с совершенно серым лицом и с таким видом, будто ему приходится прикладывать огромные усилия для того, чтобы не озираться по сторонам. И, судя по всему, он явно к чему-то прислушивался.
Я тоже попробовала, но ничего, кроме тишины, мне услышать не удалось.
— В чем дело? — спросила я. — Что-то случилось?
— Нет-нет, все нормально, — торопливо сказал он. — Просто у меня случилось что-то вроде вьетнамского флешбека, если ты понимаешь, о чем я. Такое иногда происходит вне зависимости от окружения. Последствия моего личного ПТСР.
— А разве вам правительство не предоставило самых лучших психологов? — поинтересовалась я.
— И мы все еще прорабатываем эту проблему, — сказал он.
— Может быть, вам стоит позвать на помощь?
— В этом нет необходимости, — сказал он. — Мне надо просто посидеть пару минут в тишине и все пройдет.
— Ок, — сказала я.
***
— Что с вашим человеком, Леннокс? Что у него с лицом?
— Полагаю, это непроизвольная и естественная реакция для человека, который знает, кто ее отец. Вы же сами распорядились, чтобы мы ознакомили личный состав с некоторыми фактами о ее происхождении, потому что они должны четко отдавать себе отчет, с кем имеют дело.
— Не думал, что у нас в оперативниках ходят такие впечатлительные барышни.
— Думаю, людей можно понять. Признаться, мне и самому каждый раз не по себе…
— Не разочаровывайте меня, Леннокс. Ну, допустим, он знает. И что с того, что он знает? Она уже пыталась призвать отца и раньше… Сколько раз?
— Мы зафиксировали тринадцать. В основном это происходит с ее более ранними версиями.
— Он так и не пришел. И нет никаких оснований считать, что он может прийти. Возможно, он сейчас там, где не может услышать ее зов. Возможно, никогда больше не сможет. Он же живет в очень опасном мире, в котором может произойти что угодно и с кем угодно. В том числе и с такими, как он. Меня больше интересует ее реакция. Она помнит?
— Не думаю. Скорее, это просто реакция испуганного ребенка. Или подростка, как в данном случае.
— Она не выглядит такой уж испуганной.
— Возможно, у нее на подкорке отложилось, что это слово надо произносить три раза. В некоторых… э… случаях.
— Как бы там ни было, с момента, когда она позвала его в первый раз, прошло уже больше года, а он так и не пришел. Это позволяет надеяться, что он уже просто не в состоянии прийти.
— Возможно. Или же…
— Или что?
— Или ситуация еще недостаточно отчаянная.