И восходит луна
Шрифт:
– Потому что я уверен, - сказал, наконец, Ноар.
– Не они это. Но люди со схожим мнением. И явно не такие самоуверенные. Они полагают, что им удастся убить сотни жрецов по всей стране, и нынешние боги станут последним поколением. Скорее всего, у них у самих есть жреческая кровь. Иначе как они получили доступ к "Книгам восхода и заката".
– Да, и думаю они не из самой либеральной части нашей семьи. "Книги восходов и закатов" есть не у каждой ветви, только у тех, кто непосредственно связан с культом, как наши родители.
– О, спасибо, великая сыщица, ты
Грайс насупилась и замолчала.
– Я проверю списки пропавших жрецов Дома Хаоса. И, на всякий случай, Дома Тьмы. Хотя цитат из писания Дома Тьмы я там не видел.
– Мы просто не знаем, что у них за писание.
– Разумеется, может там и есть цитаты из него, в таком случае, оно состоит из ругательств.
Ноар хрипло засмеялся, а потом серьезно спросил Грайс:
– Ты узнала все цитаты?
– Да. Они все из книг закатов, первой, второй и четвертой. Третья содержала в основном способы наказания нечестивых культистов.
Грайс задумалась. Она поймала в зеркале заднего вида взгляд взволнованных глаз Ноара.
– Но там было кое-что, что я не узнала. Я могу ошибаться, ведь книг закатов очень много. И я не знаю их все наизусть. Но мне не пришло в голову, откуда это.
Грайс поцокала языком, пытаясь припомнить, а потом подняла вверх палец и продекларировала:
– Не мертво то, что в вечности живет. Со смертью времени и смерть умрет.
– Ты не помнишь такого в "Книгах восходов и закатов"? Может это восходы, а не закаты, а?
– Не помню. Я не утверждаю, что это не оттуда. Я просто говорю, что я - не вспомнила.
Грайс почти нравилась игра в сыщицу, в ней был особый, азартный интерес, связанный с силой и хладнокровием. Вся ситуация доставляла Грайс удовольствие, она чувствовала себя такой смелой и умной, хотя часть ее оставалась витать где-то далеко.
Они подъехали к дому.
– В лифте доехать сможешь?
– Я не знаю, но скажу да, чтобы не оставаться с тобой в замкнутом пространстве.
– Ты мерзкая, сестренка.
– Пока, кузен.
Высадив ее, Ноар тут же рванул к дороге, и «Шеви», как стремящаяся на водопой антилопа, быстро вписался в стадо своих сородичей и растворился вдали. Грайс выкурила еще одну сигарету, наблюдая, как по синему небу бегут облака, и пытаясь выбросить из головы бледное, усатое лицо того мертвеца и пятно крови между его ног.
К последней затяжке на Грайс накатила тревога. Она представила, как это они с Ноаром, лежат обескровленные, а ее матку вытаскивают чьи-то безымянные руки в латексных перчатках.
Впрочем, латексные перчатки, это к Дэйбби. Выходя, Грайс увидела, как Дэйбби со скучающим видом прислонившись к косяку двери, кивает чьему-то щебетанию, доносящемуся из телефона. Надо же, подумала Грайс, так скучать в доме, где кто-то умер.
Грайс вошла в лифт, палец привычно нажал на кнопку семьдесят пять, и началось бесконечное восхождение, ощущаемое глухо и далеко где-то в желудке. От скуки Грайс смотрелась в зеркало, и то, что она видела там, ее печалило.
Однако мечтам Грайс не суждено было сбыться. Грайс хотела было свернуть в свою комнату, но на округлом пути коридора, Грайс услышала голос Маделин:
– О, моя сладкая, ты вернулась. Зайди ко мне!
Грайс ужасно хотелось ее проигнорировать, но в этой женщине была какая-то магнетическая сила, избежать которой было невозможно. Эта женщина входила в тебя, как нож в масло, и уже никуда нельзя было деться. Грайс свернула к ней, заглянула в гостиную.
Гостиная была огромная, с камином, пушистым ковром, окнами во всю стену, такая подчеркнуто-роскошная. Однако, Дайлан испортил ее наклейками в честь своего шоу, Аймили написала на стенах множество не самых приличных слов, а Лаис прилепил к глазам медведя, чья шкура лежала у камина, две жвачки, на которые Грайс все время наступала. Кроме того, здесь до сих пор путешествовали осколки многочисленных стаканов, разбитых Ноаром. Дайлан строго настрого запретил горничной убирать гостиную из-за какой-то давней ссоры с Кайстофером, вследствие чего Кайстофер просто игнорировал ее существование.
– Где же ты была так рано, милая?
– спросила Маделин. На животе у нее сидела белая, как снег, длинношерстная кошка с красивой, как на картинах, мордой и синими глазами.
– Турецкая ангора. Красавица, правда?
Грайс шмыгнула носом. У нее была аллергия на кошек. Маделин чесала кошку, потом перехватила ее лапки и принялась дурачиться, вышагивая ими.
– Откуда она?
– Заказала ее по интернету. Мне было скучно, и я была слишком трезва, чтобы выйти на улицу. И вот мне стало одиноко, а монстра, с которым я завела роман не было рядом.
Маделин выпустила кошку, села на диване, сама потянувшись, как кошка. Грайс только надеялась, что животное не подойдет к ней. Она уже чувствовала, как нос начинал чесаться.
Маделин протянула руку к столику, на котором в ведерке со льдом почивало шампанское.
– Хочу узнать, как твой день, - сказала она. У нее был капризный, нежный, звенящий тон. Грайс сказала:
– Я расследовала двойное убийство.
– Громко сказано, но мне нравится. Продолжай.
Синие глаза Маделин не выразили никакого удивления. Она коснулась колец своих волос, локонов, свивающихся, как золотистые змеи, у нее на плечах.
– Там был человек, которому отрезали член.
– Утро перестает быть томным.
Грайс не стала напоминать Маделин о том, что утро, как таковое, давно закончилось, за окном солнце стояло в зените, и было ужасно жарко, однако Маделин попивала шампанское в интимном полумраке, скрывшись от мира за тяжелыми занавесками. Наверное, так выглядели куртизанки в Венэции - в них была та же томность, порочность и презрение ко всему, что происходит за пределами темных комнат.
Грайс села на диван. Кошка пропала, забравшись куда-то и переживая свой стресс в одиночестве.