И занавес опускается
Шрифт:
Его глаза блеснули, но я не мог сказать, было ли это из-за болезни или его несгибаемого духа.
— Но это ведь не смертельный приговор, — резко произнёс я. — Существуют санатории, врачи в которых могут тебе помочь.
Отец брезгливо скривил лицо.
— Чтобы я сидел в кресле и вязал носочки? Играл в шахматы и по часам принимал препараты? Нет уж, благодарю покорно! — сказал он с горячностью.
— Тебе всегда нравились шахматы… — заметил я.
На самом деле, он любил любую игру, в которой можно было выиграть деньги. Или проиграть.
— Пффф.
— Ты
— Я осторожен и способен контролировать свою инфекцию, — с гордостью произнёс отец. — Я всегда кашляю только в платок.
— А твой врач?
— Считает, что требования о соблюдении режима — бред и чепуха.
Последние изданные законы обязывали врачей сообщать обо всех случаях заражения туберкулёзом — и, тем не менее, большинство частных врачей возражали и игнорировали данное требование, полагая, что это является вторжением в личную жизнь.
Так что я не был удивлён.
Но я хотел спросить не об этом.
— Каково мнение твоего врача о прогнозе заболевания? — осторожно перефразировал я свой вопрос.
Он пожал плечами.
— От этих докторов никогда не дождёшься конкретного ответа.
Значит, в последнее время он не посещал врача. А сам он о себе не позаботится.
— Дай мне знать, если тебе что-то понадобится, — неловко и грубо произнёс я.
Отец отмахнулся от предложения.
— Я в порядке. Остановился тут у друга. Буду наслаждаться тем, что будет дарить мне каждый день. Ты же меня знаешь, Саймон.
Да, я знал.
Я вытащил из кармана свою визитку и протянул ему.
— Ты и так легко меня отыскал, но по этому адресу я буду в любое время.
Он взял визитку, улыбнулся, закашлялся, а затем ответил:
— Я буду на связи. Я скоро умру. Но не сейчас. Не сейчас…
Я смотрел ему вслед.
Отец шёл вдоль двадцатого пути и ненадолго задержался у цветочного ларька, чтобы купить одну жёлтую розу. Видимо, для его теперешней спутницы.
Я ожидал, что на меня нахлынут эмоции. Скорей всего, гнев.
Даже если забыть об утерянных из-за него возможностях в карьере, я никогда не мог ему простить то, как он поступил с моей матерью. Я до сих пор был уверен, что именно его отъезд ускорил её отход в мир иной.
Я не чувствовал жалости, хотя и понимал, что он говорил правду — он скоро умрёт.
Этой ночью я ощущал лишь одно.
Пустоту.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
«Весь обман в этом мире есть не что иное, как
ложь, поставленная на поток.
Ложь, перешедшая от слов к делу».
Роберт Саут
Воскресенье
18
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Добсон, округ Нью-Йорк.
— Произошло ещё одно убийство.
Резкий голос Малвани заглушал треск телефонной линии.
Я только закончил молоть кофейные зёрна, когда затрезвонил телефон. А поскольку на часах ещё не было и восьми утра, я рванул к аппарату, пока звонок не разбудил хозяйку квартиры.
Она точно будет недовольна, если придётся вставать в такую рань в воскресенье.
— Ты можешь сюда приехать как можно скорее?
Теперь голос Малвани стал тише и отдавался эхом.
Я потянул за чёрный шнур, пытаясь расслышать его слова.
У меня стоял новенький латунный телефонный аппарат Строуджера, но качество связи оставляло желать лучшего даже в его лучшие дни работы.
— Куда?
Я полагал, убийство произошло в ещё одном театре.
Я наклонился поближе к динамику. Возможно, он тоже плохо меня слышал.
Я перехватил трубку аппарата в правую руку, а левой взял лежащие на тумбочке у телефона карандаш и листок бумаги.
— Эриэл Гарденс.
— Что?
Я был уверен, что расслышал что-то неправильно.
Не похоже на название театра.
Но я не ошибся.
Когда Малвани вновь ответил мне, всё стало на свои места. Можно даже сказать, что он проорал в трубку, предположив, что я вообще не услышал его фразу.
— Эриэл Гарденс. Это театр в «Новом Амстердаме» на крыше здания на юге на пересечении 42-ой улицы и Седьмой Авеню. В летние месяцы они дают спектакли. А сегодня утром уборщик нашёл там тело ещё одной актрисы.
Значит, убийца вновь нанёс удар. Ему понадобились всего два дня, чтобы выбрать новую жертву. И Алистер, убеждённый, что убийца будет действовать быстро, оказался прав.
— Следовало оставить в каждом театре по полицейскому, пока мы не разберёмся с этим делом. Мы же это обсуждали, ресурсов у тебя достаточно, — я чувствовал, как во мне растёт горькое разочарование. — А теперь мертва ещё одна женщина.
Долгое время я слышал лишь периодическое потрескивание телефона.
— Вообще-то, Фроман за свой счёт поставил в своих театрах людей в штатском для защиты труппы, — произнёс, наконец, Малвани.
Я почувствовал, что закипаю от гнева, ведь, как правило, подобную информацию он от меня не скрывал. Но я ведь тоже не всё ему рассказал…
Я утаил от него сведения о Тимоти По.
— Похоже, идея Фромана не сработала, — резко ответил я.
Малвани недовольно фыркнул.
— Ты всё никак не отпустишь свою идею о том, что в деле замешан Чарльз Фроман? Так «Новый Амстердам» даже не его театр!
Он замолчал, а затем с неохотой признал:
— Хотя мои источники сообщили, что управляют им Кло и Эрлангер, а они входят в синдикат Фромана.