И занавес опускается
Шрифт:
«Входят в синдикат Фромана…»
Я положил трубку, а слова Малвани по-прежнему эхом отдавались в моей голове.
Элиза Даунс. Убита в «Империи».
Анни Жермен. Убита в театре «Гаррик».
Теперь третья жертва. Убита в «Новом Амстердаме».
Слишком поразительные совпадения.
Если убийцей был и не сам Фроман, то уж точно некто из его синдиката. Человек изнутри организации. Либо конкурент извне. Но в любом случае, убийца был прекрасно осведомлён о делах Фромана.
О театрах.
Об
И знал, куда именно ударить.
* * *
Я извинился перед хозяйкой квартиры за столь ранний телефонный звонок, собрал вещи и как раз успел на поезд в город, отправляющийся в 08:32.
В воскресенье утром в вагоне было почти пусто. Я занял место у окна и погрузился в размышления.
Поезда Гудзонской железной дороги и Гудзонской ветви Центральной железной дороги Нью-Йорка ходили реже, чем остальные, но проезжали через наиболее живописные места.
Обычно в течение всей получасовой поездки от тихого городка Добсон до Нью-Йорка я любил смотреть на потрясающие открывающиеся виды Гудзона с палисадами.
Но сегодня всё было тусклым и бесцветным — и колючие деревья, и мутная вода, и даже серые небоскребы Манхэттена, маячащие впереди, как бесплотные призраки.
Зима обесцветила пейзаж.
Хотя, возможно, всё дело было в моём настроении.
Потрясение от встречи с отцом прошлым вечером и от новостей о его болезни уже почти прошло, но одно осталось неизменным: пустота внутри.
Я не видел его десять лет и был удивлён, что он остался практически прежним.
С другой стороны, мало что изменилось за эти годы. Так почему должен был измениться он?
Город тоже не поменялся.
Несмотря на все наши усилия, жестокие преступления и убийства не заканчивались, а лишь неуклонно росли. Несмотря на личные ресурсы Фромана; несмотря на работу полицейских, назначенных на дело Малвани; несмотря на исследования Алистера и даже несмотря на мои собственные благие намерения помочь.
Все казалось тщетным — особенно теперь, после смерти очередной женщины.
Я просматривал отчёты допросов, которые дал мне вчера Малвани, надеясь, что где-то в записях его подчинённых будет зацепка, благодаря которой, расследование сможет двинуться дальше.
Его детективы поговорили с семьями Элизы Даунс и Анни Жермен и встретились со многими людьми, работавшими и в театре «Гаррик», и в «Империи» — от продавцов билетов и уборщиков до конферансье.
Они проанализировали отпечатки пальцев и даже позвонили в редакцию «Таймс», чтобы прояснить оставшиеся вопросы.
Но к концу поездки, прочитав все отчёты, я понял: все исследованные ими пути — пустышки.
* * *
В половине одиннадцатого я был в «Новом Амстердаме».
В отличие от прошлого раза, на этот раз в дверях стоял полицейский,
В этом театре заправлял делами не Лев Айзман, а местный управляющий, и он был готов сотрудничать с полицией.
Сухонький, тщедушный мужчинка в очках с чёрной толстой оправой встретил меня в вестибюле и представился Алем Штраусом.
— Я работаю в театральном бизнесе уже почти шестьдесят лет, — с гордостью произнёс мужчина. — А пятнадцать из них — на мистера Эрлангера.
Он печально покачал головой.
— Я никогда прежде с подобным не сталкивался.
— Кем она была? — спросил я, отдавая пальто и шляпу.
Аль Штраус поманил меня пальцем.
— Идёмте. Скоро вы сами всё увидите.
Мне не оставалось ничего иного, как двинуться за ним следом по самому просторному и роскошному театру, который я когда-либо видел, хотя я лишь мельком успел рассмотреть его великолепие и богатство отделки в стиле модерн.
Я направился к двум небольшим лифтам на восточной стороне длинного тёмного коридора, чуть не споткнувшись о перебегавшего мне в панике дорогу чёрного кота.
Аль Штраус пояснил, что коту дали тут постоянное прибежище в обмен на его услуги по поимке грызунов.
И действительно, я ощущал неприятный мускусный запах, который свидетельствовал либо о живущих здесь нескольких котах, либо о разлагающихся где-то в уголке мышах.
Мы поднялись на лифте на крышу, которая, по сути, и была театром, окружённым стеклянными стенами. Сверху открывался вид на сады, а взглянув наверх, я увидел, что крыша была оборудована так, чтобы в тёплую погоду разбираться, и театр находился под открытым небом.
Жарким нью-йоркским летом подобный театр обеспечивал уютное времяпрепровождение по вечерам.
— Идите, — произнёс Аль, опускаясь на стул рядом с лифтом. — Я больше не хочу это видеть.
Он кивнул в сторону сцены, вокруг которой копошились мужчины в синей и коричневой форме. Я сразу узнал статную фигуру Малвани и одного из его детективов, с которым он меня знакомил в театре «Гаррик».
Я направился к ним. Несколько офицеров кивнули мне в знак приветствия, а Дэвид Марвин протянул руку.
Малвани сидел на корточках и рассматривал чёрное пятно на полу.
— Не важно, — произнёс он и поднялся. На его лице ясно читалось облегчение. — Рад, что ты тут. Пришёл как раз вовремя.
Вокруг сцены и рядом со мной толпилось с десяток офицеров, но один человек явно отсутствовал. Жертва.
— Коронер уже забрал тело? — озадаченно поинтересовался я.
Малвани мрачно покачал головой. Марвин указал на занавес по бокам сцены.
— Мы ещё даже не сумели её спустить.
Я проследил за его пальцем и поднял взгляд вверх.