И жили они долго и счастливо

Дмитриевна Алёна

Но Иван был хорошим человеком. Он поступил благородно: не сослал ее в монастырь и не отравил потихоньку, не взял себе другую жену. Иногда Василиса начинала надеяться, что у него была любовница, которой он был небезразличен и которая дарила ему тепло.

И вот она снова была женой, и ей казалось, что на этот раз хорошей. И она снова ошиблась.

Еще позавчера вечером Василиса гадала, могла ли она добровольно согласиться выйти замуж за Кощея. В тысячный раз перечитывала их переписку. Представляла, как это могло бы быть. Вчера она заперлась в своей комнате и не пускала Кощея, пытаясь самостоятельно справиться

с ужасом, что нашел на нее, стоило осознать, что она едва не потеряла его, что кто-то вот так просто стер его из ее жизни. Пытаясь совладать с охватившими ее чувствами, которые ни в коем случае нельзя было испытывать светлому магу: гневом, ненавистью, страхом… Она не могла подпустить к себе Кощея: не хотела, чтобы он видел ее такой. Она должна была справиться сама. Он бы не понял, сделал бы только хуже. Но судя по всему справиться она не смогла, иначе бы Марья не разглядела в ней тьму. Василиса чувствовала ее в себе: крохотное семя, готовое пойти в рост, стоило только дать ему пищи. После того, как Кощей признался, что знал про Марью, после того, как Василиса увидела ее вживую, ко всему этому добавилась еще и ревность.

Но Кощей сам отрубил Моревне голову. А потом сам сложил погребальный костер. Все было слишком сложно…

И все это на самом деле не имело никакого значения. Сейчас существовала только одна проблема, которую им надо было решить.

Говорить ночью, не обдумав все при свете дня, было плохой идеей, но Василиса не готова была поручиться, что с утра она не испугается и не передумает. А передумать было нельзя. Поэтому она тихо-тихо пробралась в спальню к мужу и, как и ожидала, застала его неспящим. Кощей лежал в постели и изучал потолок, и при ее появлении едва ли не подскочил.

— Ты проснулась, — нервно улыбнулся он.

Окно было не зашторено, и света было достаточно, чтобы разглядеть его лицо.

— Я думал… То есть я не знал… То есть по сути это твоя первая ночь дома после… в общем я хотел… но…

— Тише, — попросила Василиса, уловив из его бессвязной речи все, что было необходимо. Уже то, что он запинался, говорило о многом. — Все нормально, я выспалась и хочу к тебе.

Он подвинулся, освобождая ей место, Василиса кошкой скользнула под одеяло, устроилась у него на груди, с наслаждением потерлась носом о голую кожу. Наконец-то вместе и одни, как же хорошо… На постель падал лунный свет, путался в одеяле. Василиса зачерпнула его ладонью, поднесла к лицу, подула, и он разлетелся под потолком светящимся крошевом. Однажды, когда она оказалась в этой спальне в первый раз, она уже делала подобный фокус, и до сих пор помнила, как отразились огни в глазах Кощея…

Кощей поцеловал ее в макушку, пальцы ласково легли на голову, перебирая выбившиеся из косы пряди.

— Как ты? — спросил он.

— Еще немного, и окончательно приду в себя.

— Не жалеешь, что отказалась от силы?

Василиса горько усмехнулась. Кто о чем, а ее муж о своем любимом…

— Ее было слишком много, это была уже не я, — пожала плечами она.

— Ты бы привыкла.

— А зачем? Просто чтобы обладать ею? Нет, если уж брать силу, то ради чего-то конкретного.

Кощей засмеялся, по-доброму, но словно умиляясь ее наивности, будто слушал измышления ребенка о сложных взрослых вещах.

— А зачем по-твоему

мне такая сила? — спросил он.

— Чтобы держать в узде Навь, — уверенно ответила Василиса.

— Но ведь я не всегда был царем Нави.

— Ну так и не стал бы без силы.

Кощей погладил ее по голове, очертил пальцем линии лица.

— Последнее, о чем я думал, когда заполучил эту силу, что я буду царем и уж тем более Нави. Я просто хотел могущества.

— Да-да, я помню, — протянула Василиса. — В этом отличие темных от светлых. Боюсь, здесь нам друг друга не уразуметь.

— Это да… — он замялся, но потом продолжил. — Я хотел спросить тебя… Я должен был сразу, но…

— Давай не сейчас, — попросила Василиса, — мы обсудим с тобой мою амнезию, и то, что ты чувствовал, потому что для меня это очень важно, но позже. Сейчас я не готова.

Кощей вдруг сгреб ее в охапку, обнял крепко-крепко, Василисе показалось, что-то хрустнуло, потом отпустил, уложил на подушки, стал покрывать поцелуями лицо.

— Я не смогу без тебя, — прошептал он словно в бреду.

Василиса сглотнула — признание больно резануло — и, не позволяя себе поддаться чувствам, мягко отстранила его. Это всегда было достаточно — малейшего толчка или тихого «нет», — чтобы он остановился.

— Что? — спросил он, и огляделся, словно ища причину отказа.

— Но нам все равно надо поговорить, — ответила Василиса.

Кощей попытался сесть, Василиса поймала его руку, поцеловала тыльную сторону ладони, прижала к губам.

— Пожалуйста, — попросила она. — Правда надо.

— Надо, — согласился Кощей, — но, наверное, лучше утром.

— Ты хочешь спать?

Он качнул головой.

— Тогда чем утро лучше, чем сейчас?

Кощей вздохнул, и Василиса потянула его на себя, уложила обратно, снова спрятала нос между его ребер.

— Начинай, — предложил он, и она уловила в его голосе нотки хорошо скрываемой обиды.

Василиса кивнула. Ей не хотелось обижать его отказом, но ей нужно было сказать все это сейчас, прежде, чем она передумает, сказать, чтобы утром у нее уже не было возможности промолчать. Она набрала полную грудь воздуха, и ей показалось, что она сейчас взорвется. Это было невероятно сложно произнести.

— Только ты не перебивай, — попросила она.

Кощей молча кивнул: просили же не перебивать. Его пальцы снова легли ей на голову, начали монотонно перебирать пряди, успокаивая.

— Я была очень плохой женой Ивану, — начала Василиса.

Пальцы дрогнули, но не остановились, это вселило надежду на то, что она будет понята правильно, и дало силы продолжить.

— И я была уверена, что в нашем с тобой браке все иначе, что я люблю тебя и значит по определению забочусь о тебе, что ты счастлив. Однако вчера ночью на поляне я… я видела кое-что.

Пальцы замерли, Василиса заставила себя продолжить говорить.

— У меня открылось что-то вроде истинного зрения. Только не так, как его описывают… Я видела все и сразу словно… словно с мира сняли покров, обнажив его, словно… Я не знаю, как это точнее объяснить… Но я видела тебя. Ты… устал.

Кощей убрал руку. Василиса приподнялась на локте, чтобы заглянуть ему в лицо, и наткнулась на холодный, колючий взгляд, на дне которого, она могла поклясться, все еще был отголосок того страха, что она узрела в лесу.