Иди и не греши. Сборник
Шрифт:
Дима Никитский, появившийся при монастыре еще года два назад, до сих пор монахом не был, хотя в пределах обители он облачался в подрясник, носил на голове скуфью, а на левой руке — четки. Был он в числе первых советников отца-наместника, игумена Дионисия, ведал монастырской библиотекой и пытался составить летопись монастыря. Многие его уважали, но были и завистники, тем более, что его нерешительность в окончательном выборе духовной стези раздражала многих. Единственно близость к отцу-наместнику часто спасала его от нападок и оскорблений некоторых не в меру дерзновенных братьев.
В
— Спаси тебя Господи, отец, — радостно говорил тот. — Я уж заждался. Намедни Григорий опять на тебя хулу возводил, Леонтий с ним чуть не подрался.
— Ну вот, встретил, — усмехнулся Дима. — Так, может, мне и приезжать не следовало, а?
— Как же, не следовало, — удивился Прохор. — А пустынь этим фарисеям отдавать, так, что ли?
Эта внутренняя гражданская война, ведшаяся в монастыре едва ли не со дня его нового открытия, никогда Диму не радовала, и он сам часто пытался ее прекратить. Он и на колени падал перед врагами своими, и целовался с ними, и каялся за несовершенное им зло, но они были убеждены, что и сам Дима, и все его окружение, раздражающее их стремлением к образованию, являлись тайными врагами церкви и потому даже находиться в святом месте не имели права.
Дима поздоровался и с бригадиром Алексеем, человеком хоть и из противоположного лагеря, но осторожного и потому своих взглядов не высказывающего. Тот тоже при своих пятидесяти годах с лишним числился в послушниках, но его стремлению к сану и монашескому подвигу мешали не внутренние сомнения, как в случае с Димой, а нередкие случаи пьянства и легкомысленных похождений с женщинами. По просьбе Димы, бригадир выделил ему троих паломников, работавших на хозяйственном дворе, и те пошли с библиотекарем разгружать привезенные книги. Только после этого Дима отправился доложиться к отцу-наместнику. Время шло уже к вечеру, отец Дионисий должен был собираться к вечерне, и потому разговор не мог быть долгим.
— Вернулся, путешественник, — поприветствовал его наместник, благословляя. — Как дело справил?
— Спаси Господи, все в порядке, отче, — склонил голову Дима. — Но есть и непорядок.
И он коротко рассказал про убийство девушки в поезде. Отец-наместник выслушал его внимательно, но в конце чуть недоуменно спросил:
— А нас это каким боком касается?
— Она ехала в Ксенофонтово, — пояснил Дима. — Была специалистом по антиквариату.
— И что? — уже заинтересованно спросил игумен.
— Еще вот что, — сказал Дима и подал ему клочок визитки, найденной в руке убитой. — Вот это я нашел в ее сжатом кулаке. То есть, другую часть у нее вырвали из руки перед смертью.
Игумен взял клочок в руки, и брови его поползли вверх.
— Визитка из нашего монастыря? — переспросил он изумленно.
— Как видишь, — сказал Дима.
С наместником он был на «ты» не только потому, что тот был младше его годами, но и потому, что знал его с тех времен, когда тот еще был молодым прихожанином
— Чья? — спросил игумен.
— Я тоже хотел бы это знать, — сказал Дима. — Потому что это говорит о том, что убитая девушка ехала именно к этому человеку. Кто из наших отцов имеет подобные визитки?
— Я имею, — признался Дионисий. — Надеюсь, ты меня не подозреваешь?
Дима улыбнулся.
— Меньше, чем других. Я твою карточку знаю, там всяких вензелей наворочено, ее не спутаешь. Нет, это визитка кого-то из наших отцов.
— Я знаю, у эконома есть визитка, — вспомнил Дионисий. — У благочинного. Даже у регента нашего есть, я сам видел.
— Значит, к кому-то из них ехала девушка, эксперт по антиквариату, с тем чтобы познакомиться с уникальными вещами, — сказал Дима.
— Ты думаешь, — уточнил игумен, — это повторяется история с кладом Гонсалеса?
— Для этого есть основания, — сказал Дима. — Мы решили, что клад изъят давно, но, может быть, все это и не так. Может, его нашли совсем недавно, и теперь прощупывают возможность реализовать.
— Тогда его должен был найти кто-то из тех, кто помогал нам в поисках?
— Или мешал нам, — добавил Дима.
Игумен покачал головой.
— Ну ты, старец, опять загибаешь…
— Это тебе решать, отче, — сказал Дима, пожав плечами. — Только мне кажется, эта история нам еще аукнется. Я понимаю, что тебе не до этого.
— Еще как не до этого, — сказал Дионисий. — Ты бы знал, какие тучи над нами сгустились…
— В епархии? — спросил Дима.
Игумен кивнул.
— Только никому ни слова, — попросил он. — Секретарь владыки Геронтия, архимандрит Фотий, хочет оптимизировать духовные структуры епархии. Знаешь, что это такое?
— Звучит неприятно, — сказал Дима.
— Просто хочет вместо пяти небольших монастырей сделать три больших. А поскольку я считался ставленником прежнего секретаря, то Ксенофонтов монастырь рассматривается на сокращение в числе первых. Он даже выразил сомнение в канонизации преподобного.
— Ну, это мы преодолеем, — обнадежил Дима. — Я же тебе говорил, я нашел запись о канонизации в нашей летописи. Тут все законно. А вот насчет оптимизации, это да!.. Это звучит в духе эпохи.
— Тебе смешно, — сказал Дионисий, уже поглядывая на большие напольные часы, где стрелки перешли за шесть, что означало, что служба в храме уже началась. — А мне с ним разбираться. Он, между прочим, из питерской академии, а я из московской. Распря неминуема.
— Помнишь, как Ксенофонта погнали из монастыря, — напомнил ему Дима эпизод из жития преподобного Ксенофонта. — Что он на это сказал.
Игумен улыбнулся и вздохнул.
— Ну да, конечно. «Так мне, окаянному, и надо за мои грехи».
— Золотые ведь слова, а? — сказал Дима.
Игумен кивнул.
— Так что нам делать с этой визиткой? — спросил он. — Хочешь опять розыски затеять, да?
— Хочу, — подтвердил Дима. — Попомни мое слово, но тут опять про клад Гонсалеса дело начинается.