Иду в неизвестность

Чесноков Игорь Николаевич

Заметив вопросительный взгляд Визе, стоявшего с книгой приказов, Седов подал ему знак глазами.

— Слушайте приказ начальника экспедиции. — провозгласил Владимир Юльевич, раскрывая толстую большую книгу в твёрдом тёмном переплёте. Вслед за этим он откашлялся и начал негромко, внушительно, чётко выговаривая слова: — «Сегодняшний день мы выступаем к полюсу. Это событие и для нас и для нашей родины. Об этом дне уже давно мечтали великие русские люди Ломоносов, Менделеев и другие. На долю нас же, маленьких людей, выпала большая честь осуществить их мечту и сделать носильное научное и идейное завоевание в полярном исследовании на пользу и гордость нашего отечества…»

Седов,

слушая знакомый текст, наблюдал за выражениями лиц. Вот, выпрямившись на стуле, уже по-начальнически строго и немного торжественно вслушивается в слова приказа Кушаков. Вот растерянный Павлов подслеповато, без очков глядит па Визе, будто пытается линять что-то непостижимое для себя. Вот нахмуренный, сосредоточенный Пинегин, то и дело поглядывающий укоризненно на начальника экспедиции. Важно сидят за офицерским столом приодетые лучше и теплее других матросов «полюсные» — Линник и Пустошный. Как-то скорбно глядит вниз, слушая приказ, умный учитель Лебедев; таращит глаза, будто не понимая, что здесь происходит, простодушный Шестаков, с трудом добравшийся сюда от своей цинготной постели.

Худой, с ввалившимися глазами «кормилец» Кизино в своей обвисшей бело-серой курточке стоит у двери и печально глядит куда-то на заросший льдом иллюминатор. Рядом — хрупкий повар Пищухин в колпаке поверх тёплой шапки, с прижатой к груди ложкой. Он вслушивается в каждое слово вахтенного начальника так, словно пытается понять какой-то скрытый смысл произносимого.

Визе окончил чтение, и повисло тягостное молчание.

Покашливание больного механика донеслось в тишине из дальней каюты. Лопнул с треском лёд под бортом. Тихо пыхтел где-то на камбузе закипевший чайник.

Люди в кают-компании молчали в некоем оцепенении, и каждый будто боялся первым нарушить хрупкую, напряжённую тишину.

Седов зашевелился первым, поднялся. Некоторое время он стоял, приподняв голову и прикрыв в муке глаза. На лице его отчётливо видна была печать страдания, словно он прощался молча с уходящим из жизни дорогим ему человеком. Исказилось на миг лицо Седова, из груди вырвался лёгкий стон, и одновременно блеснули на сомкнутых веках слёзы.

Впервые его ошеломлённые спутники увидели слёзы у своего начальника, у этого человека с непоколебимой волей.

Седов быстро овладел собой. Он открыл повлажневшие глаза и, глядя глубоко, куда-то поверх барометра, заговорил прерывисто:

— Сегодня я получил дружеское письмо. Один из товарищей предупреждает меня относительно моего здоровья. Это правда, — уже спокойнее вымолвил он, — я выступаю в путь не таким крепким, как нужно и каким хотелось бы быть в этот важнейший момент. Но пришло время, — голос Седова вновь окреп, — сейчас мы начнём первую попытку русских достичь Северного полюса. Трудами россиян в историю исследований Севера записаны важнейшие страницы. Родина может гордиться ими. Теперь, друзья, на нас лежит ответственность оказаться достойными преемниками наших соотечественников — исследователей Севера. — Он обвёл всех уже затвердевшим взглядом: — Но я прошу вас не беспокоиться о нашей участи. Если я слаб, спутники мои крепки, — кивнул Георгий Яковлевич на притихших Линника и Пустотного. — Даром полярной природе мы не дадимся. Ничто не помешает нам исполнить свой долг. Долг мы исполним. Наша цель — достижение полюса, и всё возможное для осуществления её будет сделано. — Седов помолчал. — Жизнь теперь тяжела, стоит ещё самая суровая пора. Но время идёт. С восходом солнца исчезнут все ваши болезни. Полюсная партия вернётся благополучно, — тряхнул головой Георгий Яковлевич и даже

попытался улыбнуться, — и мы тесной семьёй, счастливые сознанием испол-ненного долга, вернёмся на родину. Мне хочется сказать вам не «прощайте», а «до свидания».

Седов тяжело опустился на стул.

Поднялся Кушаков. Он сказал, что, оставшись за начальника, приложит все силы к сохранению здоровья оставшихся на корабле членов экипажа, к проведению необходимых научных и судовых работ, и от имени всех остающихся пожелал полюсной партии успеха в достижении цели.

Несколько простых тёплых слов произнёс на прощание Лебедев от имени команды. Пожелали счастливого пути и успешного возвращении с победой Визе, Павлов, Пинегин…

По знаку Кушакова Кизино внёс бутылку шампанского. За завтраком тоже говорили о предстоящем пути, пытались делать прогнозы торосистости льдов в Ледовитом океане, направлении, силы и частоты ветров, средней температуры, и никто не говорил больше о снаряжении, припасах, собаках, здоровье, будто эти темы Седов закрыл своим последним приказом, своим прощальным словом, своим окончательным решением выступать.

— Пора идти, — сказал наконец Седов и первым поднялся из-за стола.

После завтрака все выбрались наружу, к партам. Уже рассвело, в белой, полупрозрачной мгле достаточно чётко прорисовывались камни и скалы окружающих заснеженных гор. Пинегин принёс фотоаппарат. Вышли одетые для похода Линник с Пустотным, появился Седов. Медленно он сходил по трапу, словно не торопясь расставаться с этим пристанищем на предстоящие долгие месяцы скитаний в холоде, в бесприютных льдах.

Сфотографировались у нарты. Затем Пинегин стал снимать одного Седова. Георгий Яковлевич стоял бледный, с плотно сжатыми губами и с глазами, устремлёнными куда-то далеко отсюда, в видимую лишь ему даль. Он напоминал вдохновенного, отрешившегося от действительности схимника. Таким запечатлел его на фотопластинке Пинегин.

Наконец Седов дал знак трогать и пошагал первым. Собаки потянули нарты. Линник с Пустотным пошли возле парт, а следом двинулись все офицеры, Лебедев, Кизино и Пищухин, — те, кто мог передвигаться.

Громыхнула прощальным салютом гарпунная пушка. Седов оглянулся, окинул последним взглядом застывшего у берега «Фоку», украшенного флагами, и вновь зашагал, устремив свой лихорадочно загоревшийся взгляд вперёд, в белую мглу Британского канала.

ПРИВАЛ

Седов, чувствуя, что отлежал бока и выспался, зашевелился в своей тёплой ячейке спального мешка. Он нащупал в кармане брюк часы, спичечный коробок, выпростал руки и, чиркнув спичкой, поглядел время.

— Небось обедать уже пора? — бодрым, выспавшимся голосом спросил Линник справа.

Зашевелился слева Пустошный, протяжно зевая.

— Да нет, друзья, самая пора завтракать, без трёх восемь, — отозвался Седов.

— Шур, тебе нынче первому вылазить, — сказал Линник.

Пустошный не отвечал, домлевая последние секунды.

— Слышь, Шура! Или уши тебе вчера снегом законопатило? — не унимался Линник.

— Кыш, поди прочь! — дёрнул ногами Пустошный, сгоняя собаку, пригревшуюся поверх спальника.

Пёс нехотя сошёл, и матрос полез из своего гнезда в остуженный воздух палатки. Он согнал двух других собак, примостившихся в ногах на спальном мешке, отворил полость, выгнал недовольных псов из палатки и следом выбрался сам, захватив котелок, чтобы набрать снегу.

Вслед за ним вынырнул из мешка Линник. Он нащупал на походном ящике свечу, зажёг её, взялся за примус.